Онлайн книга «Блатной»
|
— Что ставишь? — То, что на мне, — сказал я. — Пиджак, брюки, сапоги… Все идет, вплоть до трусов! — Ну, что ж, — кивнул он, — три партии. Согласен? — Согласен, — проговорил я, дыша хрипло и коротко, — на все согласен! И учти: обыграю тебя — зарежу! — А если проиграешь? — дернул углом рта Хасан. — Тогда душа с меня вон… — Запомните, урки, его слова, — сказал Хасан, озираясь. — Запомните! Потом передал мне колоду. И коротко бросил: — Мечи! Ох, зачем я полез в эту игру? Затея моя была безнадежной, бессмысленной. Все, что я делал и говорил в этот вечер, все было до крайности нелепым. Я понимал это, но справиться с собой уже не мог. Я весь был во власти гнева. И ослепленный, задыхающийся, не заметил даже — когда и как кончилась последняя партия. Вдруг стало тихо. Сгрудившиеся вокруг нас люди примолкли выжидающе. И тогда раздался высокий, скрипучий голос Хасана: — Ваша карта бита! Позвольте получить! Угрюмо — при общем молчании — снял я пиджак. Достал из-за голенища финский нож, положил его рядом, в траву, и начал стаскивать сапоги. Хасан сейчас же сказал, указывая глазами на нож: — Дай-ка сюда это перышко! — Зачем? — возразил я. — С какой стати? — Ты что, — удивился он, — забыл уговор? Подняв лицо, обращаясь к толпе, Хасан проговорил с ухмылкой: — Напомните, братцы, какие были условия? — Да чего тут толковать-то? — услужливо склонился кто-то, — условия ясные… Все — вплоть до трусов! — Так, — кивнул татарин и посмотрел на меня пристально. — Слышал? — Слышал. — Ну, так плати. Все плати! Полностью! Пощады тебе нет. Понял? Делать было нечего; пришлось уплатить; я швырнул ему нож. Разделся медленно. Хасан сгреб в охапку одежду мою и белье — передал все это мальчикам и поднялся, потягиваясь, катая в зубах изжеванную папироску. — Ну, вот, — сказал он, — вот и все дела… А теперь, братцы, кто хочет — идем со мной в город, в кабак! Что-то мне весело нынче; душа разгула просит! Он выплюнул окурок и зашагал во тьму. Толпа помаленьку рассеялась; кое-кто ушел вместе с Хасаном, другие отправились на вокзал. В саду осталось несколько человек; сойдясь в кружок, они о чем-то беседовали негромко… Раздался взрыв хохота. Голос Кинто позвал из-за деревьев: — Эй, Чума, как самочувствие? Может, что надо — скажи! — Пошел, — яростно ответил я, — пошел от меня… Видеть никого из вас не хочу! Все вы тут, гады, прогнили. Вы же не воры — вы хасановские шестерки, челядь, порчаки! Я долго так бранился, поносил без удержу блатных. Я чувствовал, что забалтываюсь, говорю лишнее, что ребята не простят мне этих слов. Чувствовал — и все же продолжал бушевать. И в конце концов ребятам это надоело. Постояв, покурив в отдалении, они ушли, оставив меня одного. — Чертов псих, — сказал на прощанье пожилой майданник по прозвищу Ботало, — не хошь по-доброму — хрен с тобой. Оставайся тут, сиди — в обезьяньем виде! Когда в дебрях сада затихли его шаги, я как-то сразу остыл, успокоился и затосковал. Я сидел у тлеющего костра, скорчившись, подтянув колени к подбородку. Лицо мне овевал едкий дым, а спине было зябко: по ней подирали мурашки. Мгла сгущалась, становилось все холоднее. Белесоватый туман заваривался над прудом; оттуда тянуло знобящей сыростью, запахом тины и влажных трав. Над кипящей листвой, над низкими кронами яблонь посверкивали крупные ледяные звезды. Красноватым пятном сквозил сквозь ветви щербатый месяц. И вдалеке, в предгорьях, слышался тягучий одинокий вой. Кто-то там томился и плакал в ночи, вероятно, шакал. А может быть, волк? И, глядя в зенит, в холодную бездну, мне тоже хотелось выть сейчас по-волчьи. Я не знал, что мне делать, как быть? Добраться до дому в таком виде я не мог (мы жили с Кинто в центре города, у знакомого осетина). А сидеть и мерзнуть здесь нагишом было слишком уж обидно и глупо. «Все глупо, — думал я, дрожа и ежась, — все у меня бездарно — и сама жизнь моя, и эта ситуация… На что я надеялся, бросая вызов Хасану? На то, что отыграю золотишко? Я же ведь не игрок, я не умею хитрить. Я просто — псих… И вот результат: вечно лезу в приключения и оказываюсь в дерьме». И тогда я поклялся никогда не брать в руки карты. Никогда! Ни при каких обстоятельствах! И в подтверждение этого решил — при первой же возможности — выколоть на плече своем крестовый туз. На этой именно карте я срезался в игре с татарином. Близкий явственный шорох в кустах вывел меня из задумчивости и заставил насторожиться. Из зарослей выдвинулась смутная женская фигура — замерла в полумгле, на границе света и тени. Постояла там и шагнула к костру. И я увидел Королеву Марго. — Я за тобой, — сказала она, — вставай, пойдем. Я распрямился радостно, но тут же присел, заслоняясь руками. — Как же я пойду? — прошептал я. — Сама видишь… — Вижу, — сказала она и засмеялась, всплеснув руками. — Ах ты, бедный мой… голенький… Как это тебя угораздило? — и быстро сняв с себя плащ, протянула мне его. — На вот, прикройся покуда. — Послушай, Марго, откуда ты? — погодя спросил я, шагая с ней по темным улицам предместья. — Какими судьбами? — Из Ростова, — сказала она. — И давно ты здесь? — Вчера приехала, — Марго помолчала, закуривая, — по делам… — Как же ты обо мне-то узнала? — Да случайно. Зашла в ресторан — а там урки… Пьют, шутят, тебя поминают. Я как услышала — сразу к тебе. Ты же там, думаю, пропадешь, застудишься, — Марго внимательно посмотрела на меня и добавила негромко: — Тебе сейчас первым делом крепкий чаек со спиртом. Вот что надо! — Да-а, — проговорил я, — неплохо было бы. Только где его, спирт, найдешь среди ночи? — Найдем, — весело сказала Марго, — все найдем! — А где ты, кстати, живешь? — поинтересовался я. — Здесь, — сказала она, сворачивая в переулок. — Уже пришли. Потом, облаченный в женский мохнатый халат, я сидел на низкой ковровой тахте среди множества подушек. В комнате было тихо, уютно, тепло. От чаю, от выпитого спирта меня развезло, поклонило в сон. Угревшийся и расслабленный, я покуривал, развалясь на подушках, и наблюдал за Марго. Она прибрала на столе. Потом аккуратно задвинула штору, проверила дверной запор и, вздохнув, начала раздеваться. Закинула руки — с трудом отстегнула тугие крючки на воротнике. Платье упало с тягучим шелестом. И, перешагнув через него, Марго сказала, подрагивая ресницами: |