Онлайн книга «Улыбка пересмешника»
Обернувшись, Кручинин увидел чернявого Давида, спешившего к нему с распростертыми объятиями, и пошел ему навстречу. За несколько шагов до помощника Кирилл сделал легкое движение, едва заметное, которое было затруднительно трактовать однозначно – что-то вроде подергивания плечами, – но Давид отчетливо осознал, что с объятиями торопиться не стоит, и опустил руки. К шефу он подошел, полностью перестроившись, и крепко пожал ему ладонь. – Здорово, Кирилл Андреевич! Как ты? – В норме. Пошли. Пока они шли к машине, Кручинин то и дело проводил рукой по подбородку. За последние дни у него отросла щетина, и ему хотелось первым делом принять ванну и побриться, но он видел по лицу Давида, что у того есть новости. И подозревал, что они не доставят ему радости, а значит, их нужно услышать как можно скорее. – Поехали, Сань, – сказал Давид, и шофер тронулся с места. – Ну что, давай сначала тебя домой забросим? Он не собирался выражать сочувствие шефу, потому что понимал: сейчас это может лишь вывести Кручинина из себя. Вид у Кирилла Андреевича, подумал исполнительный директор, жутковатый: глаза красные, запавшие, в прожилках, черная щетина расползлась по щекам и подбородку, а лицо осунулось так, словно он не несколько дней провел в камере, а пару месяцев. Труднее всего оказалось выдерживать его взгляд – тяжелый, давящий взгляд волка, выбравшегося из капкана и бегущего по следу охотника вместо того, чтобы спрятаться в укрытии. – Ты погоди домой, – приказал Кручинин. – Сначала говори, что случилось. – В каком смысле? – В прямом. Давай, не крути. Что у нас еще? Давид покосился на шефа, поразившись его проницательности, и, вздохнув, начал рассказывать. Кирилл мрачнел с каждым его словом, похрустывал пальцами, и Давиду стоило больших трудов не дергаться при каждом щелчке, противном, словно давили таракана. Новости были краткими: банк, в котором Кручинин взял приличную сумму под модернизацию производства, в одностороннем порядке повысил процентную ставку по кредиту. – Кризис, что ты хочешь, – убитым голосом говорил Давид. – И ни к чему не придерешься! Оборудование для цехов уже было закуплено у Виктории Венесборг, а возвращать кредит фирме Кручинина было нечем – все деньги он вложил в производство. – В первый цех вчера приезжали, забрали машины... – Как?! – не поверил Кирилл. – Да они что, сдурели?! Ты куда смотрел?! – А я что сделаю?! Не подкопаешься! – Черт, да невозможно за три дня такое провернуть! – Ну, как видишь, возможно... Интонация Давида заставила Кручинина пристально взглянуть на него. – Что еще? Давай, выкладывай. – Кирилл Андреевич, ты же понимаешь – бабла на возврат кредита нет... И они это тоже понимают... – Не тяни кота за яйца. – Ты же знаешь, сколько мы должны... – Короче, Склифосовский! – Они попытаются изъять часть имущества в счет погашения кредита. Кручинин откинулся на спинку кресла, осмысливая сказанное. – Что, цеха??? Давид молча кивнул. Кирилл грязно выругался сквозь зубы. – Слушай, что происходит, а?! Как это можно проделать за такой короткий срок?! И потом, они же себе не враги! Пока суд идет, я успею... Он замолчал, осененный новой мыслью, и подозрительно взглянул на исполнительного директора. – Подожди-ка... Давид, это что – нас, типа, на абордаж берут? Перекупают? Его помощник издал невнятный звук, который можно было трактовать и как согласие, и как отрицание. Но самое главное Кручинин услышал – Давид был ничуть не удивлен его предположением. Кирилл втянул воздух сквозь сжатые зубы, как человек, откусивший слишком горячий кусок мяса. – Предположения будут? Ну?! Его «ну» прозвучало так угрожающе, что Давид сдался. – Баравичов, – выдавил он. – Поговаривают, что руководство «Альфы» сдало нас ему с потрохами. – Похоже на то... – отозвался Кирилл, барабаня пальцами по колену. – Похоже на то... Он погрузился в глубокое раздумье, и Давид, искоса взглянув на шефа, почел за лучшее его не трогать. Неприятности, которые поначалу валились на них снежными шапками, а затем накатили снежным комом, теперь превратились в лавину, грозившую похоронить под собой и его, и Кручинина, и весь их «Мясновских». Вновь отметив про себя, как сильно изменился Кирилл всего за несколько дней, Давид цинично подумал, что он-то из-под этой лавины выберется, а вот шеф – вряд ли. У него было предчувствие, что Кручинину схватка с конкурентами дастся слишком дорогой ценой. – Денег никто не дает, вот что... – скривившись, сказал он. – Не было бы долбаного кризиса, перекредитовались бы и заткнули дыру. Я сунулся везде, где мог, – повсюду отказ. В памяти Кирилла всплыл стеклянный купол, и, вспомнив разговор, он почувствовал внезапное облегчение – все оказалось не так плохо, как могло быть. – Деньги будут, – бросил он. – Откуда?! – Сказал, будут, значит, будут. А эти суки вместе с Баравичовым подавятся нашими цехами. Фабрика им не нужна, нет? Давид придерживался мнения, что и фабрика нужна тоже, но предпочел оставить его при себе. Его очень интересовало, где шеф собирается найти средства на погашение кредита, но он видел, что обсуждать эту тему с ним не будут. – Это все она... – подал голос Кручинин, и Давид не сразу понял, разговаривает ли он с ним или сам с собою. Подождав, он осторожно уточнил, кого имеет в виду Кирилл Андреевич. – Вику, Вику... Ее рук дело. Так взяться за нас могла только она. Баравичов у нее – пешка. Пляшет под ее дудку, вот и все. Наблюдательный Давид, давно сделавший свои выводы об отношениях Виктории Венесборг и своего босса, аккуратно спросил: – А уговорить ее не получится, а, Кирилл Андреевич? Может, перемирие заключить? Сожрут они нас, как пить дать. Кручинин молчал, но скулы его наливались кровью, и его помощник пожалел о своем вопросе. Он ждал, что шеф взорвется, но Кирилл, к его удивлению, не возразил ни слова. – Добьется своего, – пробормотал он. – Вика-Викуша, что ж ты творишь, стерва? Кручинин уперся затылком в подголовник и прикрыл глаза. Ровный шум мотора усыпляюще действовал на него, и он отключился от происходящего, забыв и об исполнительном директоре, с тревогой ожидавшем его ответа, и о шофере. Сознание его раздвоилось. Остатки здравого смысла подсказывали заключить перемирие с Викой, хотя бы попытаться, но зверь, сидевший внутри, только свирепо оскаливался: он знал, что никаким перемирием не утолить ту жажду крови, что разрасталась в нем. Ее можно было утолить, лишь расправившись с человеком, осмелившимся бросить ему вызов и проколоть его шкуру до крови в нескольких местах. Оскалившийся зверь никому не прощал нанесенных ему ран. |