Онлайн книга «Медведь и соловей»
Он резко замолчал. – Наверное, это как рай, – предположила Вася. – Да, – ответил Константин. От воспоминаний ему стало трудно дышать: золото и серебро, музыка, ученые мужи и свобода… Лес словно душил его. – Этот разговор не для девиц, – отрезал он. Вася недоуменно выгнула бровь… Им попались заросли ежевики. Вася набрала горсть. – Вы не хотели сюда ехать, да? – спросила она с полным ртом ягод. – У нас нет музыки и светильников, и очень мало людей. А разве вам нельзя снова уехать? – Я иду туда, куда меня направляет Господь, – чопорно заявил Константин. – Если для меня здесь есть работа, я останусь здесь. – А какая у вас работа, батюшка? Вася перестала жевать ежевику, и на мгновение ее взгляд метнулся в кроны деревьев над ними. Константин проследил за ее взглядом, но там ничего не оказалось. По его спине проползло странное ощущение. – Спасать души, – сказал он. Он мог бы пересчитать все веснушки у нее на носу. Эта девица как никто нуждалась в спасении. От ежевики у нее потемнели пальцы и губы. Вася чуть улыбнулась. – Так вы собираетесь нас спасти? – Если Бог дарует мне силы, то спасу. – Я простая деревенская девочка, – сказала Вася. Она снова потянулась за ежевикой, стараясь не оцарапаться. – Я никогда не видела Царьграда или ангелов, не слышала Божьего гласа. Но, по-моему, вам надо внимательно следить, батюшка, чтобы Бог не заговорил голосом ваших собственных желаний. Нас раньше не нужно было спасать. Константин уставился на нее. Она улыбнулась – скорее ребенок, чем девушка, высокая, худая, вымазанная ягодным соком. – Быстрее, – сказала она, – солнце скоро поднимется совсем высоко. * * * Этой ночью отец Константин лежал на своей узкой кровати, дрожал и никак не мог уснуть. На севере ветер после заката морозил даже летом. Он повесил свои иконы в красном углу. Богородица занимала центральное место, Троица была чуть ниже. С приближением темноты хозяйка, робкая и услужливая, дала ему толстую восковую свечу, чтобы поставить перед иконами. В сумерках Константин зажег ее и наслаждался золотым светом. Однако в лунном свете свеча стала отбрасывать на лицо Девы мрачные тени и заставила странные фигуры пуститься в дикий пляс между тремя Божественными ипостасями. В ночном доме ощущалось нечто враждебное. Казалось даже, будто оно дышит… «Что за дурость», – подумал Константин. Он встал с досадой, намереваясь задуть свечу. Проходя по комнате, он вдруг ясно услышал щелчок закрывающейся двери. Не задумываясь, он бросился к окну. Закутанная в теплый платок женщина перебежала через двор дома. Она показалась ему толстой и бесформенной, и Константин не смог понять, кто это. Фигура добежала до церковной двери и приостановилась, но потом взялась за тяжелое кольцо, открыла створку и исчезла внутри. Константин смотрел туда, где она исчезла. Конечно, ничто не мешало кому-то пойти молиться среди ночи, но в доме были собственные иконы. Перед ними спокойно можно было молиться, не выходя на холод и сырость. И было в той женщине нечто скрытное, почти виноватое. Снедаемый любопытством и досадой, Константин отошел от окна и надел рясу. В его комнате была дверь на улицу. Он бесшумно прошел в нее, не трудясь обуваться, и зашагал по траве к церкви. * * * Анна Ивановна стояла в темноте перед иконостасом и старалась ни о чем не думать. Запах пыли и краски, воска и старого дерева омывал ее бальзамом, испарина от очередного кошмара высыхала на прохладном воздухе. На этот раз она шла по полуночному лесу, окруженная черными тенями. Странные голоса звучали вокруг нее. – Хозяйка! – кричали они. – Хозяйка, ну, пожалуйста. Заметьте нас. Узнайте нас, иначе ваш очаг останется без защиты. Пожалуйста, хозяйка! Она не желала смотреть. Она все шла и шла – а голоса настигали ее. Наконец, отчаявшись, она побежала, сбивая ноги о камни и корни. Горестный вопль все нарастал. Внезапно тропа закончилась. Она вбежала в никуда – и упала обратно в свое тело, задыхаясь и обливаясь потом. Сон, и больше ничего. Однако лицо и ноги у нее болели, и, даже проснувшись, Анна все еще слышала эти голоса. Наконец она бросилась в церковь и скорчилась перед иконостасом. Она останется в церкви и прокрадется домой с рассветом. Она уже не раз так делала. Ее муж был человеком снисходительным, хотя исчезновения на всю ночь объяснять было неловко. Тихий скрип дверных петель украдкой скользнул ей в уши. Анна резко выпрямилась и обернулась. Фигура в черном одеянии, подсвеченная вставшей луной, тихо прошла в двери и направилась к ней. Анна так испугалась, что не смогла пошевелиться. Она стояла столбом, пока тень не приблизилась настолько, что можно было различить блеск золотистых волос. – Анна Ивановна, – сказал Константин, – с вами все хорошо? Она изумленно воззрилась на священника. Всю жизнь окружающие задавали ей гневные вопросы или досадливые вопросы. «Что с тобой такое? – говорили они, и: – Что ты делаешь?» Но никто не справлялся о ее самочувствии таким мягким тоном. Лунный свет играл на его лице. Анна начала лепетать: – Я… Да, конечно, батюшка. Все хорошо, я просто… простите меня, я… Она задохнулась от подступающего рыдания. Дрожа, не решаясь встретиться со священником взглядом, она отвернулась, перекрестилась и снова опустилась на колени перед иконостасом. Отец Константин мгновение безмолвно постоял над ней, а потом четко повернулся, перекрестился и тоже встал на колени по другую сторону врат, перед безмятежным ликом Богородицы. Анна едва слышала его голос, читающий молитву: неспешный звучный рокот, слов в котором она разобрать не могла. Спустя какое-то время ее всхлипывания затихли. Она поцеловала образ Христа и покосилась на отца Константина. Сжимая руки, он рассматривал тусклые образа. Когда он заговорил, голос его зазвучал негромко, звучно и нежданно. – Скажите мне, – спросил он, – что заставляет вас искать утешения в этот час? – Разве вам не сказали, что я сумасшедшая? – с горечью спросила Анна неожиданно для себя. – Нет, – ответил священник. – А это так? Она едва заметно кивнула. – Почему? Она вскинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Почему я сумасшедшая? – переспросила она хриплым шепотом. – Нет, – терпеливо ответил Константин. – Почему вы так о себе думаете? – Я… вижу разное. Нечистых, бесов. Везде. Постоянно. Ей показалось, будто она оказалась вне собственного тела. Что-то овладело ее языком и отвечало за нее. Она никогда раньше никому об этом не рассказывала. Большую часть времени она даже сама себе в этом не признавалась, даже когда бормотала в углах, и женщины начинали перешептываться, прикрываясь ладонями. Даже добрый, пьяный, неуклюжий отец Симеон, который бесчисленное количество раз молился вместе с ней, не смог вырвать у нее это признание. |