Онлайн книга «Маруся отравилась. Секс и смерть в 1920-е»
— Невозможно заниматься! Федор Федорович не снял шляпы, не разделся. Он постоял минуту в дверях, потом прошел к дырявому креслу и сел, сказав тихо: — Я к тебе пришел, Вера! Прости, но я… Она вздернула плечи. — Очень остроумно! Ты думаешь, что я не вижу, кто и куда пришел? Вижу! Но это невозможно! — всплеснув руками, повторила она. — Сейчас только выгнала Греца! Камышева в окно увидела, не впустила! Того и гляди, явится Хорохорин… Это каждый вечер! Невозможно заниматься! Федор Федорович сжал губы. — Ну, что тебе нужно? — спросила она. — Вера, я уезжаю завтра! Она кивнула головою серьезно. — Слышала, да! На юг? — Да, в Ялту! Она подумала, потом подвинулась к нему. — Жалко! Ну, что же сделаешь, поезжай! — Она подошла к нему ближе и тихонько погладила его по щеке. — Ты что-то обрюзг очень! Лечиться тебе нужно, верно! Пьешь все? — Пью! — Скверно. Он не удержался, схватил ее руку, но тут же, почувствовав ее желание вырваться, отпустил. — Я не вернусь никогда сюда! — И лучше! Ах, и мне надоело здесь! — Вера! Он вздрогнул всем своим оплывшим, уже тучным телом. — Вера, поедем со мной. Будем по-человечески жить. Любить, как все. Она рассмеялась, потом отошла к окну и вернулась серьезной. — На что мне это нужно? — спросила она. — Ну что вы ко мне пристаете, то один, то другой! У меня комната есть, стипендию мне дают, учиться я хочу, сцена у меня есть. Вот окно есть, небо, звезды… Буров впился толстыми пальцами в локоток кресла. — Вера! Я последние слова тебе говорю! Это последние слова, истинные слова! Не шути ими! — Я не шучу! — Вера! Буров неожиданно, с большой неловкостью, за которой, однако, чувствовались решимость и сдавленное желание быть искренним до конца, сполз с кресла и обнял ее ноги. — Вера! Вера! — говорил он, прижимаясь лицом к ее ногам. — Вера! Ну, скажи, чтобы я остался, скажи, что иногда я тебе бываю нужен… Вера? Он терялся, слова не шли в голову. Он только крепче обнимал ее и чувствовал, что она стоит покорно, молчит, не отталкивает его от себя и как будто думает о том же, о чем и он. Он ошибался, конечно. Если бы он поднял глаза, чтобы взглянуть на нее, он с ужасом увидел бы странную улыбку на ее губах и холодный свет торжества в зеленых глазах Она смотрела на него с удивлением, жалостью и брезгливостью, которыми сменился первый испуг от его горячности и первое изумление. — Вера… Вера… Вера… — шептал он. Она вырвалась грубо и сильно. Он остался на полу. Она отошла, не скрывая брезгливой дрожи, ползавшей по ее телу с ног до головы. У Федора Федоровича потемнело лицо. — Ну, что же? — крикнул он. — Нет! — коротко ответила она. Он сделал шаг к ней. — А ты думаешь, что я не вижу, не знаю, что есть? И ты думаешь, что я так уеду, простив тебе, что вот я, разумное существо… Ученый с блестящей будущностью, в двадцать три года начавший новую главу в микробиологии… Вот так здесь обращаюсь в ничтожество перед тобой… Он закрыл лицо руками и через минуту сказал почти спокойно: — Я тебе не нужен больше? — Нет! Она помолчала, точно обдумывала, повторила «нет» и села против него. — Да, не нужен! Я тогда готова была любить тебя и, может быть, любила. По-настоящему. Точно из подвала на нарядную улицу вышла — такою жизнь показалась… — Это любовь была! — прошептал Буров. — Да, была! А ты что сделал? Ты увидел меня у Грузинского. Я лечилась. Я еще дрожала, я еще едва могла стоять на ногах. Ты проводил меня до дому, просил прийти… Руку поцеловал — так я вот тут у окна ночь сидела, на звезды смотрела, о тебе думала! А ты что сделал? Ты пришел на другой же день — с вином; больную, ошеломленную гипнозом, кого целование руки уже покоряло и заставляло не спать ночь, ты меня напоил, ты меня взял… Ну, так что тебе надо? — крикнула она. — Получил свое — и убирайся! Не нужен ты мне, никто мне не нужен! — Вера, ты любила меня! — Пустое! Один намек на любовь… — Вера, но мне невозможно жить без тебя… — Какое мне дело до этого! Он дышал тяжело и терялся от ее слов. — А что мне делать? — Твое дело уж, не мое! Буров помолчал. — Все то же, — отвернулся он, — все то же… Но надо кончать, надо кончать. — Чем скорее, тем лучше! — Как? Он столкнулся с ее глазами и опустил свои. — Очень просто, — сухо ответила она, — уехать и не мешать жить ни мне, ни себе. — Так я, я уже не нужен тебе? — Нет, нет, нет! Он положил руки на локотки кресла, точно собирался подняться на них. — А когда мужчина понадобится, так ты позовешь кого-нибудь? — Ну конечно, позову! Буров встал. — Вера! — разделяя слова, сказал он. — Вера! Я не уеду так просто, как ты думаешь. Я не могу так уехать. Он сел снова, как будто для того только и вставал, чтобы произнести выразительные эти и не очень понятные слова. — Да не уезжай. Мне-то что до того? Буров посмотрел на нее сумасшедшими глазами, силясь досказать ими то, что осталось скрытым в других словах. Но Вера не заметила его взгляда — за дверью послышались шаги и стук. Она сжала виски, посмотрела на своего гостя, потом на бессильно распростертую на постели книгу, прошептала: — Невозможно заниматься! — Кто это? — Ну Хорохорин, конечно! Он встал и быстро запер дверь на крючок. — Не смей открывать! Вера взглянула на него с угрозою. Он шатнулся к ней, но сейчас же махнул рукою бессильно. — А, все равно! Прощай! Я выйду здесь! Он прошел к шкафу и, раздвигая висевшие там по стенам платья, открыл противоположную дверь. Вера с досадою захлопнула шкаф, затем скинула крючок с двери, схватила книжку и, уткнувшись в нее, крикнула: — Входите же! Дверь растворилась с быстротой вихря — вошла Зоя. Вера взглянула на нее и расхохоталась. — А я думала — Хорохорин! — вздохнула она с облегчением и поцеловала взволнованную подругу. |