Онлайн книга «Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман»
Вот Ирка Левова… Она никакого погружения не требовала. Она есть и есть… Или была? Не суть… Она не привязывала, не покоряла. Секс и некая иллюзия победы над одиночеством – вот что такое любовь в моем возрасте. И ничего иного не надо. «Нет, – говоришь ты себе. – Секс и иллюзия победы над одиночеством – вот то единственное, что мне сгодится. И не надо ничего больше. Не надо». И тут… Безо всяких предчувствий. Когда – как в песне – совсем не ждешь. Когда не нужна она. Когда только, вроде, все устаканилось и пошла себе жизнь… Не сказать, чтобы хорошая, а скорей привычная. Ну и ладно. Можно сказать: привычная, можно – стабильная. Как кому нравится. И тут – здрасьте… И все вокруг становится несущественным. Как это происходит? Почему? Разве это важно? Не уберечься. Не удрать. Не спрятаться за всеми в мире рефлексиями. Открылась дверь и возникла Ирма. Она не оценивала ничего, не протягивала руку. Она возникла, и сразу захотелось ее защищать. Как это происходит? Почему? Разве это важно? Не уберечься. Не удрать. Не спрятаться за всеми в мире рефлексиями. С Ольгой, по-моему, было так же. Или нет? Не помню. Да и при чем тут Ольга? – Это Ирма, – сказала Инесса. Ирма не протянула руку, а просто поклонилась. Было в этом что-то старинное и замечательное. Инесса улыбнулась: – Ну, что смущаешься, звезда? Это Сергей. Звукорежиссер. – Сергей, – сказал я и рассмеялся. Ирма улыбнулась. Она была смущена. Бог мой! Она была смущена! Вы много видели сегодня женщин, которые смущаются? Потом она запела. Мы просто настраивались. И техника настраивалась, и мы, люди. Я не могу сказать, что Ирма пела гениально. Или даже хорошо. Это все не те слова, не те эпитеты. Она пела так, как не поет никто. Она пела романсы, с одной стороны, очень современно, с другой – совершено не пошло. Она пела музыку. Она пела стихи. Она пела так, что я понимал: эти песни имеют ко мне отношение. Они для меня и про меня. Вот что важно. Нелепо не использовать такую студию для собственного обогащения. И певицы сюда разные приходили записываться. Всякие бывали. Помоложе и постарше. Кокетливые и строгие. Наглые и стеснительные. Скромницы, не понимающие, сколь они красивы, и наглые уродины, уверенные в собственной неотразимости. С мощными, почти оперными, голосами и мяукающие, словно озабоченные кошки. Всякие, разные. Мне все равно. Я за качество их пения не ответчик. Но было у них одно, общее: их песни не имели ко мне никакого отношения. Как и почти вся современная музыка, они пролетали мимо меня, словно первый снег: таяли, не оставляя никаких следов. Как женщин я их не воспринимал. Не знаю почему. Но никогда. Даже намека не было. Даже предчувствия. И тут вот… Когда она представилась, я подумал: «Умный человек не может взять себе псевдоним Ирма Стук». Когда она спела первую песню, я обалдел. Когда вторую – я понял, что мне ужасно мешает ее директриса. Когда третью – стало абсолютно очевидно, что мне плевать и на Инессу Валовую, и на то, какой псевдоним взяла себе женщина, которая столь изумительно поет… Просто я непременно должен ее видеть. Непременно и обязательно. И тут же мне стало казаться, что Ирма не просто так смотрит на меня, а с интересом. И что когда она говорит что-нибудь самое незначительное, то краснеет, и это, разумеется, не случайно. У Валовой зазвонил телефон, и она выскочила в коридор. И я тут же произнес тихо-тихо: – Ирма, вы изумительно поете, изумительно. Откуда я взял это слово «изумительно»? Она покраснела. – Простите, но я очень хочу вас видеть, – сказал я совершенно спокойно, безо всякой этой дрожи в голосе, как о деле решенном. И зачем-то еще раз добавил. – Простите. Я в лирических отношениях не сказать, чтобы очень смелый и прыткий. Но тут было абсолютно ясно, что откладывать нельзя. Нелепо и бессмысленно. – Прям так сразу, – ответила Ирма. Не спросила, а вот именно – ответила. Я видел ее сквозь студийное стекло. Она слышала меня через наушники. Я видел, что она снова краснеет. Тут влетела Валовая и заорала, что удалось вставить Ирму в какой-то концерт, который покажут аж по Первому каналу. Ирма улыбнулась. Валовая, конечно, решила, что улыбнулась она ее предложению. А я решил, что моему. В дверь постучали. Я испугался. Я понял, что не предупредил ни Ирму, ни Валовую, что если вдруг придут из дирекции театра, они ни в коем случае не должны говорить, зачем пришли… Но это была моя сумасшедшая Ирка. Она шутливо пригрозила мне пальцем и исчезла. И я понял, что совсем забыл про свою костюмершу. Как-то мгновенно забыл, но, кажется, насовсем. _______________________________________________ Я подумал: а что если я и родился-то только для того, чтобы стать трупом, и у меня и вправду ничего больше в жизни не случится? А что еще и может-то произойти в жизни человека, который уже стал трупом? Что может быть круче? _______________________________________________ Елена Александровна умудрялась переодеваться, продолжая щебетать: – Какое странное существо – человек, правда, Сережа? – Елена Александровна убегала в свою комнату и через минуту появлялась с какой-нибудь новой деталью одежды или с новым украшением. – Человек, например, мужчина, может любить лягушку, которую, в сущности, и любить-то не за что, вы уж не обижайтесь. А человека, которого всегда найдется за что пригреть, – может не любить. Забавно, не так ли? Мне было совершенно все равно, что она говорит. Я понимал, что сейчас мы останемся с Иркой вдвоем, и я ее поцелую. О том, что может последовать за этим, я старался не думать. Об этом очень стремно было думать. Невозможно просто. Наконец, Елена Александровна сообщила с радостной улыбкой: – Все, дети, не скучайте. Я упорхнула. У нас сегодня девичник. Я все ждал, что Иркина мама скажет какую-нибудь пошлость вроде: «Дети, не шалите», или: «Сережа, не обижай Иру». |