Онлайн книга «Гуттаперчевый мальчик»
|
Спустя немного времени Антон встретил длинную вереницу баб в белых платках и таких же балахонах, делавших их владелиц издали похожими на привидения. Они тянулись одна за одной гуськом по дороге. У каждой была клюка и берестовая котомка с прицепленною к ней парою лаптей за плечами. Все от первой до последней шли босиком. – А что, бабушка, вы небось из города? – спросил Антон у старушки, сгорбленной и едва передвигавшей от стужи ноги. – Из города, касатик. – Что, много небось на ярманке нашего брата с лошадьми?.. – А не знаю, кормилец, – отвечала она, кланяясь, – кто их знает: мы не здешние… – Да вы отколе? – Сдалече, родимый: мы каширские… идем в Воронеж на богомолье… – По своей охоте… идете? – спросил рассеянно мужик. – По своей. Антон вздохнул и почесал затылок. – Э! – произнес он, махнув рукою. – О чем спрашиваешь, касатик? – сказала другая богомолка, помоложе первой. – Далече ли до города? – вымолвил он отрывисто. – А сколько? – продолжала она, обращаясь к третьей. – Тетка Арина, сколько до города? Верст десяток станет?.. – Что ты, – отвечала нерешительно Арина, – много, много, коли пяток… Не дожидаясь спора, который, без сомнения, должен был возникнуть вследствие этого недоразумения между бабами, Антон поехал далее; отъехав версты две, он услышал песню и немного погодя различил двух человек, которые шли по закраине дороги и, как казалось, направлялись к стороне города. Вскоре он нагнал их. Это были два молодых парня веселой и беспечной наружности. Один из них, тот, который казался постарее, был с черною как смоль бородою, такими же глазами и волосами; белокурая бородка другого только что начинала пробиваться. Мещанский картуз с козырьком, обвитый внизу у залома лентой, из-под которой торчали корешки павлиньих перьев, украшал голову каждого из них, спустившись с макушки набекрень; белые как мел полушубки с иголочки составляли их одежду, отличавшуюся вообще каким-то особенным щегольством. Смазные сапоги с алою сафьянною оторочкою болтались у них за плечами; коротенькая трубочка, оправленная медью, дымилась в губах того и другого. Не успел поравняться с ними Антон, как уже оба они остановились, и черный крикнул ему, оскалив свои белые как кипень зубы: – Здорово, брат крестьянин! Эй! Не берешь ли попутчиков? Посади нас на лошадь, мы бы с тебя дешево взяли… – Нет, братцы, спасибо… и одного-то насилу везет… – нехотя отшутился Антон. – А мы, ей-богу, дешево бы с тебя взяли. Севка! Сколько даешь? Севка вынул изо рта чубучок, отплюнул сажени на три и залился звонким хохотом. – А что, братцы, много ли еще осталось до города? – Да вот как, – отвечал без запинки черный, – пойдешь – близко, думаешь, а придешь – скажешь, дорога дальняя!.. – Полно вам чудить, ребята, – произнес мужик, – э! – он махнул рукой, – ишь лошадь совсем умаялась… – Что с тобой станешь делать… изволь, скажу… мотри только… чур не обгоняй, спроси у Севки, он те скажет… – Как раз пять верст, – сказал Севка. – Что ты! Эк махнул! – вскричал черный. – Пять!.. И в десять не вопрешь! Что больно близко?.. – Ан пять! – Ан десять! – Ан пять! – Ан десять! – Врешь! Эк ты, Матюшка, спорить горазд; сейчас за горою будет село Бубрино, а от него всего четыре версты до заставы… – Эка шалава, пра шалава, – отвечал ему на это Матюшка потихоньку, – нешто не видишь, я хотел было мужика повертеть… пра, шалава… Севка снова залился смехом. – Отколе тебя бог несет, Христов человек? – начал Матюшка. – Мы из троскинских… знаете село Троскино?.. – отвечал со вздохом Антон. – Ну, вестимо, как не знать. – А вы, братцы, отколе? – Отколе? А из сельца Дубиновки, слободы Хворостиновки, вотчины Колотиловки, – отвечал серьезно черный. – Ишь, черти балясники! – вымолвил Антон. – Аль не веришь? – продолжал Матюшка. – Ей-богу, правда; а коли знать хочешь, так по деревням шлялись, зипуны да поневы шили… Эй, земляк, нет ли табачку: смерть нюхнуть хоцца. – Нет, нету… ну, а, примерно, какая ваша служба? – А вот какая: пришел в деревню, брякнул дубиной в окно: «Эй вы, тетки, бабы, девки да хозяева с чечеревятами, нет ли шитва?», а нет шитва, так бражки подавай удалому Кондрашке!.. – Стало, вы портные? – Портные, ребята удалые!.. Эй, Севка, что ж ты прикорнул, собачья голова, аль сноху нажил? Ну, запевай: «Эй, вдоль по улице, да мимо кузницы»… ну!.. И оба затянули лихую, забубенную песню. Антон слушал, слушал и не мог надивиться удали молодцов. – Что, много оброку платите? – спросил он задумчиво, когда песня была окончена и парни закурили свои трубки. – Ровно ничего, – отвечали они в один голос. – Как так?.. – Да так же: мы, брат, вольные, живем не тужим, никому не служим!.. Тут Матюшка приложил коренастую ладонь к правой щеке своей и запел тоненьким, пронзительным дискантом: Ты зачем, зачем, мальчишка, С своей родины бежал? Никого ты не послушал, Кроме сердца своего… Вскоре все три путника достигли высокой избы, осененной елкой и скворечницей, стоявшей на окраине дороги при повороте на проселок, и остановились. – Вот мы шутя, а алтын на сороковину отмахнули, – сказал Матюшка Антону. – Ну что ж, слезай, пора духу перехватить; вот, гляди, и казенная аптека перед нами… – Нет, спасибо, братцы, – отвечал тот, – пра, спасибо, – прибавил он, озираясь на стороны и почесывая затылок. – Э, полно миряком-то прикидываться, пойдем, сорвем косуху при спопутности… – Неколи… вам дело досужное, а мне в город пора… Антон вздохнул. – Ну вот еще, поспеешь. – Денег нету. – Эка беда, ступай, оставь что-нибудь в закладе, как назад поедешь, отдашь… Видно было, что наш мужик сильно колебался; наконец он собрался с духом и сказал решительно: – Ей-богу, не пойду! – Что ж ты, глотку опозорить боишься, что ли? Не пьешь?.. – Пить-то пью… эх, нет, не пойду!.. Антон повернул лошадь к городу. – Ну, да черт те дери… эй, земляк, выпей хошь для миру… хошь для миру-то выпей… – Господь с вами, – сказал Антон, пуская рысью пегашку. |