Онлайн книга «Путеводитель по психопатам»
|
Побочный эффект – теперь лучшим специалистам приходилось ходить на поклон к театральному режиссеру, дабы получить право на аудиенцию с интересным пациентом. Однако нужно отдать должное Ерванду Оганезовичу: он не лез в лечение и не возражал против клинических экспериментов, вылезающих за тесные рамки европейской врачебной этики. – В подростковом возрасте пациентка увлеклась лепкой и гончарным делом. Родители отдали ее в частную художественную школу. Там девушка нашла новых друзей, избавилась от психопатических черт, достигла впечатляющих успехов. Ее работы неоднократно выставлялись на международных выставках. – Что же разрушило идиллию? – Шизофрению по праву считают самым загадочным эндогенным заболеванием, – развел руками Игнатий. – Генетически предопределенный механизм саморазрушения должен был включиться. И он включился. В возрасте девятнадцати лет девушка увидела сон, потрясший ее до глубины души. Она проснулась от собственного крика и не могла успокоиться до приезда скорой. Два дня она провела в состоянии кататонического ступора. После этого еще сутки отказывалась от еды. Тогда-то я и начал ее наблюдать. – Что же такого она увидела во сне? – Смирнов потер дужку очков, скептически взирая на Игнатия поверх оправы. – Не увидела, а услышала. Возможно, психика заблокировала картинку. Или картинки вообще не было. Это выяснить не удалось. Но звуки, цитируя пациентку, были “мерзкими и богохульными: крики сумасшедших сектантов, скрежет подводных скал, океанический прибой и тяжелое дыхание спящего бога”. Ерванд Оганезович не поверил в хорошую память коллеги и открыл историю болезни. Найдя на первой же странице нужную цитату, он одобрительно хмыкнул. – Выписана в феврале 20** года. Почему? – Демонстрировала стойкую ремиссию, своей недуг осознавала, к прописанному курсу нейролептиков относилась позитивно. – Вышла из роли… Но ремиссия оказалась нестойкой? – Такое часто бывает, – Игнатию не нравилось оправдываться, но Ерванд Оганезович был признанным мастером мягкого давления на собеседника. – Спустя два месяца она начала беспощадно уничтожать свои творения. Десятки гениальных работ оказались разбиты на мелкие осколки. Камилла не использовала подручных средств, сильно порезалась и потеряла много крови. – Но вы в истории болезни вы пишете, что попыткой суицида это считать нельзя. – Нельзя. У нее было помрачение сознания. – Это она вам так сказала? Поглядим… Да. “И тень спящего бога накрыла мой разум, как будто морок пал на тихий рыбацкий город”. И вы ей поверили? – Не было поводов не верить. Она была потрясена и подавлена гибелью своих работ. Повторяла, что никогда не сможет повторить свой успех. – Мне знакомо это чувство. После моих первых театральных постановок, свершивших перестройку в сознании советской элиты, я пребывал в растерянности и глубокой депрессии. Доведется ли мне повторить тот триумф воли? Как видите, довелось… – Как видим. Пациентке вот не довелось. Год она не притрагивалась ни к глине, ни к мрамору, ни к гипсу. Раз в два-три месяца ей снился “гомон толпы на площадях подводного города” и “крики безумного араба”. Кататонического ступора после пробуждения больше не наблюдалось, но сны приходили все чаще. Лекарственная терапия не смогла замедлить нарастание недуга, но облегчила эмоциональные страдания пациентки. – Надо полагать, резкая смена декораций произошла, когда Кл. попыталась вернуться к творчеству? – Именно так. Она с ужасом убедилась в своих самых мрачных догадках. Мрамор ее больше не слушался. Вместо греческих богинь и героинь японских мультфильмов из-под резца выходили низкорослые мужланы с глазами на выкате, одутловатыми уродливыми лицами и складками на шее, похожими на жаберные щели. Она панически боялась своих новых порождений, уничтожала их, в кровь сбивая костяшки пальцев. Пыталась снова. С каждым разом творения выходили все уродливее и примитивнее. Когда у пациентки появились первые признаки нервной анорексии, я настоял на повторной госпитализации. – Озерская неоднократно отзывалась о вас как о лучшем психиатре. На меня вы производите прямо противоположное впечатление. Вы идете на поводу у пациентки, беспомощно наблюдая за нарастанием негативной симптоматики. – Я никогда не позиционировал себя как психиатра, – холодно ответил Игнатий. – Я гипнотерапевт, пусть и с ординатурой профессора Кибица за плечами. Не вижу ничего зазорного в том, чтобы прислушиваться к пациентам. Только они и знают путь, ведущий из лабиринта безумия. Но по разным причинам почти никогда не пользуются своим знанием. То, что нам кажется тюрьмой с минотаврами, для некоторых служит последним рубежом обороны. – Давайте обойдемся без вашей лирики. Вы не врач, а философ. Вместо того, чтобы сражаться с безумием, вы стремитесь сдаться ему в плен. – Иногда из меня получается неплохой коллаборант. – А в этом случае? – И в этом тоже. Я разрешил пациентке работать с глиной. Под моим присмотром, разумеется. Она ослабла настолько, что могла лепить только самые примитивные изделия. Поначалу я принял это за признак дальнейшего психического распада. Но оказалось, что так пациентка пыталась опредметить свой панический ужас, навеянный еще первым сновидением. Она сумела изготовить несколько глиняных свистулек и положила их на сквозняк. Свист ветра, по ее утверждению, был похож на звуки из сна. Мелодия действительно жутко звучала. – Действительно жутко то, что ваша подопечная подхватила воспаление легких из-за сквозняка. Вот это действительно жутко, Аннушкин. – Не спорю. Однако психические страдания пациентки пошли на убыль. Она не отказывалась от пищи, много спала, кошмары ее не тревожили. Дозу лекарств мы начали постепенно снижать. – Так что вы от меня, в таком случае, хотите? – Мне нужно с ней пообщаться. Она говорила, что глиняные свистки не могут передать фактору звука должным образом. Это недовольство может стать очагом нового рецидива. Я хочу выяснить, можно ли оцифровать мелодию из ее сна и довести до “совершенства”, используя стандартный аудио-редактор. На конечный результат рассчитывать было бы наивно, но сам процесс работы со звуковой дорожкой может стать ценным ресурсом для истощенной психики. Можно заказать у наших коллег планшет с усиленным тактильным откликом… – Можно-можно. Все можно, – главврач небрежно пролистал историю болезни до последней страницы. – Но на аудиенцию вам придется прорываться самостоятельно. – В каком смысле “прорываться”? – В таком, – в лицо Игнатию ткнули печатью с костыльным крестом. – Ее перевели в Ховринскую больницу. – Это шутка?! – Никаких шуток. Ховринская психиатрическая больница является лечебно-исследовательским центром мирового уровня, оснащенным современным оборудованием, с целым штатом квалифицированных сотрудников. – На бумаге? |