Онлайн книга «Брачная ночь в музее»
– И что не так? – не понял Глеб Михайлович. – Вся переписка в полном порядке. – Разве вы не видите? Это же поддельные письма! – Что? – Бумага совсем не та, чернила другие, и даже почерк подделан весьма скверно. Вот как должны выглядеть настоящие документы. И Нарышкин открыл папку, которую держал в руках. Там имелось письмо, бережно упакованное в прозрачную обертку. Глеб Михайлович долго лицезрел его, вертел так и эдак, поднимал бумагу кверху, опускал вниз, а потом признался: – Бумага у вас и впрямь чуть желтей, но это зависит от освещения и условий хранения документа. Чернила тоже выцвели сильней, но, вероятно, ваш документ хранился в открытом доступе или на ярком солнце. Вот на нем и произошло преждевременное старение. А возможен и такой вариант, что изначально чернила и бумага были иного качества, нежели те, что использовались для составления документов, хранящихся у нас. Вот и изменения они также претерпели несколько иные. – Хорошо. Допустим. Хотя я постарался выбрать письма, которые были написаны в тот же период и в том же имении. Но допустим, в кабинет хозяина принесли другую пачку бумаги. Одновременно в чернильницу залили новую порцию чернил. И одновременно заменили вообще весь чернильный прибор вместе с перьями, которые также стали писать более жирно. Но почерк! Почерк совсем другой. Взгляните сами! Глеб Михайлович взглянул и растерянно посмотрел на молодого человека: – Не знаю. Мне кажется, что очень похож. – Похож, но не идентичен! А если два этих письма пишет один и тот же человек с промежутком всего в пару недель, то как почерк может оказаться разным? – Ну… руку там повредил. Декабрь месяц, если судить по дате. На коньках или санках потешался, упал и руку вывихнул. Писать мог с большим трудом. Но, превозмогая боль, терпел и работал. – Но почему-то изменение почерка видно лишь в тех письмах, которые хранятся у вас в витрине. Конечно, мы будем проверять мою догадку, но сдается мне, что дело не обошлось без подлога. Глеб Михайлович выглядел жалко. Такой удар был нанесен по его самолюбию, что старик едва не падал с ног. А он-то еще всегда утверждал, что у них в музее работают исключительно честные и проверенные сотрудники. Поэтому и молодежь набирали столь неохотно. Все по той же причине, чтобы в музее оставались лишь самые верные из верных, неспособные не то что на воровство, но даже на малюсенькую ложь, если дело касалось имени великого героя страны. – В последнее время мы приняли на работу трех новых сотрудников, – наконец выговорил он. – Все они казались приятными молодыми людьми, но, возможно… письма… Это дело рук кого-то из них? Ксюша, которая подслушивала этот монолог с балкона, так и вспыхнула от возмущения. Послушайте, что он болтает! А она-то еще считала Глеба Михайловича милым старичком! – Впрочем, насчет Ксюши я погорячился, у меня нет сомнений в ее честности. А вот двое других молодых людей… Особенно один из них… Вениамин… Он из породы тех людей, которые считают, что им все позволено, а все и всё вокруг них существуют исключительно для обслуживания их собственных интересов. – Обвиняете? – Я лишь говорю, что по своим морально-этическим качествам Вениамин мог оказаться способен на… на такое. Ксения не могла не восхищаться ловким маневром Глеба Михайловича, поспешившего обвинить во всем случившемся именно покойника. Во-первых, Вене теперь уже было все равно. И вряд ли Веня восстанет из гроба, чтобы отвести от себя напраслину с единственной целью – восстановить свою честь. Для людей вроде Вени понятие чести и доброго имени было чем-то устаревшим, чему место на свалке вместе со многими другими вещами. А во-вторых, Веня для Глеба Михайловича был просто никто, и даже хуже того, чужак, нагло вторгшийся в их спокойную и размеренную музейную жизнь и грозивший все в ней порушить. Нарышкин слова Глеба Михайловича выслушал с почтением. – Я учту ваше мнение, но внутреннего расследования все равно не избежать. – Но Вениамин мертв! Если даже вы и докажете его вину, теперь уже ничего не изменить. – Насчет убийства Вениамина я уже имел удовольствие нынче утром пообщаться со следователем, который ведет это дело. Собственно, в этом и заключается причина моего опоздания. Не пожелай следователь непременно переговорить со мной, я был бы в музее уже к моменту открытия, а не спустя несколько часов после него. Значит, следователь беседовал с Нарышкиным! И, видимо, нашел его объяснения удовлетворительными, если отпустил его. И не просто отпустил, а разрешил Нарышкину самому проводить какое-то внутреннее расследование, пусть и не касающееся убийства, но способное выявить другие, не менее тяжкие, преступления. – Может, оставим подлог на совести Вениамина? – робко предложил Глеб Михайлович. – Тем более что он и так уже наказан. – А если его вины в подделке этого письма нет? Если виновен кто-то другой? – Это невозможно! – Сколько времени работал у вас этот молодой человек? Вы говорите, всего несколько месяцев? – Три с половиной месяца, если быть точным. Он появился у нас в первых числах февраля. Брр! Никогда не любил этот месяц. Но и он платил мне взаимностью. В феврале умерла моя горячо любимая супруга. В феврале я узнал о предательстве одного человека, которого долгое время считал своим другом. Также в феврале мне диагностировали тяжелое заболевание, с которым я борюсь до сих пор. – Три месяца!.. А первые случаи появления в частных коллекциях вещей, которым полагалось бы находиться в вашем музее, были выявлены еще год назад. – Год! – Я считаю, что преступник начал действовать еще раньше. – Не может этого быть! Глеб Михайлович был поражен. Нет, хуже, он был сражен. Он даже зашатался, и Нарышкин поспешил придвинуть ему стул. – Не волнуйтесь, мы во всем разберемся, – участливо произнес он, наконец заметив, какое тяжелое впечатление произвели его слова на старого хранителя. – Нет, вы не понимаете, – забормотал Глеб Михайлович. – Ведь это означает, что кто-то из моих коллег… моих товарищей… Голос его прервался. Говорить он не мог. – Я знаю, у вас в музее очень дружный и сплоченный коллектив. Все вы работаете вместе много лет. Научились доверять друг другу, полагаться на честность коллег. – И вдруг такое… Петр, умоляю, скажите мне, что это какая-то ошибка! – Никакой ошибки нет. Мы и сами сначала решили, что ошибка. Поэтому и появились тут лишь теперь. Очень жалею, что еще год назад мы не взялись за проверку немедленно. Возможно, если бы мы тогда проявили рвение, двух убийств в вашем музее бы не случилось. – Вы считаете, что и убийства… – Возможно, преступник пытается замести следы и устраняет своих сообщников или невольных свидетелей. |