
Онлайн книга «Забытые союзники во Второй мировой войне»
![]() Мать упала. Я боялся смотреть, но мои глаза сами тянулись к ней. По её лицу текла кровь. Таш-Чалан схватил меня за ухо: — Говори: где мать достала хлеб? Я надул щёки и ничего не сказал. Чиновники стали бегать по чуму, разбрасывая всё, что ни попадалось под ноги. Таш-Чалан отдал приказ: — Хорошенько ищите. Никуда они не могли спрятать. Если не найдёте, ударьте несколько раз мать кнутом, она скажет. К тому времени приехал на санях длиннобородый богач, которого чиновники звали Узун-Чоодур. Вместе с ним они обыскали всё вокруг чума, но тоже ничего не нашли. Тогда они связали матери руки и поставили на колени лицом к чуму. Таш-Чалан сказал: — Бейте! Чиновник в бурой шубе наступил… на связанные руки матери и придавил их к земле. Голову он прижал к своему колену и начал бить по щеке… Пока одни били мать, другие продолжали рыскать вокруг чума. Один из чиновников, бродивший у маленького навеса, похожего на сугроб, неистово прокричал что-то и замахал рукой. Все побежали туда. На козьей стайке — так назывался навес, под которым стояла наша коза, — лежала в мешке пшеница, укрытая снегом. Остроносый маленький чиновник, похожий на дятла, забрался на стойку и, сверкая глазами от удовольствия, тыкал прутом в снег вокруг мешка, видимо стараясь узнать, не зарыты ли здесь и другие богатства. Не найдя больше ничего, он передал находку Таш-Чалану, а тот сдал её Узун-Чоодуру. Чиновники обращались к нему почтительно и подобострастно, называли хозяином. — Вот твой хлеб. Бери его. Если бы его здесь не оказалось, мы бы его нашли в другом месте, у других людей. Пусть лопнут кости на наших руках, обязательно нашли бы, — говорили чиновники, часто нагибая головы и прижимая руки к груди… Положив мешок в сани, Узун-Чоодур щёлкнул кнутом и умчался в облаке снежной пыли вниз, к Сарыг-Сепу. Подойдя к матери, которая всё ещё стояла на коленях, чиновники снова стали её бить шаагаем по щёкам. Потом чиновник, похожий на дятла, схватил сестру Албании и связал ей руки накрест. Вскочив на коней, чиновники приготовились угнать мать и сестру. Мать утёрла подолом кровь с лица, но не встала с колен, а села на землю. — Убить — так убивайте здесь, у моего дома, на глазах у детей! Никуда не пойду! Чиновник в бурой шубе защёлкал длинным кнутом, плетёный ремень впивался в тело матери. Третий верховой достал из притороченного к седлу мешка аркан и накинул его на её плечи. Она не могла больше сопротивляться. Сестру они погнали вперёд. Албании обернулась к Таш-Чалану и простонала: — Что станет с детьми? Таш-Чалан заколыхался от смеха: — Ну, паршивая коза! Опомнилась? Хо-хо-хо! Пускай все передохнут! А вырастут — что с них возьмёшь? Воровская берлога! Пока сама жива, шагай и молчи. Он наехал на сестру и ударил её кулаком. Чиновники хлестнули коней и погнали по степи мать и сестру Албании». Бандитские порядки! И Салчак Тока особо оговаривает, что чиновники говорили с иностранным, то есть монгольским акцентом. А теперь перепрыгнем сразу через несколько десятилетий и окажемся в году 1921-м, когда и Россия была уже не высокомерной империей, а вроде как народной РСФСР, и в Монголии у власти был ставленник Ленина товарищ Сухэ-Батор. Вроде бы — тот самый момент, когда судьбу Урянхая можно было бы решить в новом духе, по-товарищески. Но даже на этом этапе выяснилось, что и новые монголы к тувинцам испытывали чувства никакие не интернационалистские, а именно имперские. «Монгольский представитель Шагдаржав никак не хотел, чтобы Урянхай навсегда ушёл из состава Монголии, бесцеремонно заявив о том, что тувинцы — якобы монголы и потому должны подчиняться Монголии» {181}. Ну, а чем уж так опасна была бы «Великая Монголия»? Химера или реальная угроза? Разберёмся в терминах. Кто такие монгольские народы? По языковому принципу к ним кроме самих монголов относятся еще буряты, калмыки, дауры. Однако, по культуре, к монголам часто относят и тюркоязычных тувинцев и алтайцев. Эта родственность культур — действительно имеет место. Например, осенью 1922 года на Сибирском бюро ЦК РКП(б) рассматривали доклад о работе Ойротской областной партийной организации {182}. И в нём «была отмечена тенденция некоторых товарищей… к расширению пределов Ойротской автономной области путём слияния с ойратскими народностями, живущими вне пределов РСФСР, как то в Урянхае». Впрочем, эта история — скорее, казус. Тем более что при таком сценарии получалось, что для зарубежного монгольского народа тувинцев центром притяжения оказывался российский монгольский народ ойротов-алтайцев — что, может, было не вполне корректным с точки зрения партийного строительства, но вполне вписывалось в строительство державное — даже и советской России. И, напротив, если бы ядром объединения монгольских народов (в том числе монгольских народов России) выступили бы иностранцы-монголы, это серьёзно задело бы интересы Москвы. А ровно это и стало происходить. Например, в 1924 году ТНРА подавляла крестьянское восстание на реке Хемчик, которое антикоммунистическим было только на первый взгляд. Восстание на Хемчике в Туве стало предметом весьма и весьма жёсткой переписки между вроде бы братскими Москвой и Улан-Батором. 13 мая 1924 года в адрес НКИД СССР поступила нота, в которой правительство народной (!) Монголии «высказывало намерение взять повстанцев и весь тувинский народ под защиту»! В связи с этим глава советского внешнеполитического ведомства Г. В. Чичерин предупредил монгольского посланника в Москве, что правительство СССР не намерено поддерживать «контрреволюционные» действия на Хемчике. ![]() Маршрут, по которому проходит Транссиб. Обогнув озеро Байкал с Юга, эта наша стратегическая железная дорога пролегает по территории Бурятии. Кстати, характерно, что сначала эта АССР называлась не Бурятской, а Бурят-Монгольской Столь нервная реакция РСФСР на действия МНР в Туве была, похоже, связана с тем, что в Москве прекрасно понимали: сегодня Тува, а завтра — Бурятия. А переход этой российской автономии под монгольскую власть означал бы последствия ещё более серьёзные. Достаточно сказать, что именно по Бурятии проходит жизненный для России Транссиб: железная дорога, соединяющая остальную страну с Владивостоком. А в Москве ещё весьма свежи были воспоминания, как в годы недавней гражданской войны как раз из-за проблем с Транссибом в один момент показалось, что Владивосток потерян уже навсегда: там тогда высадились японские интервенты. |