Онлайн книга «Vita Nostra»
Когда она открыла глаза, за окном была темень. И во всем коридоре была темень. Только где-то за углом тускло горела лампа дневного света. Сашка вскочила, обливаясь холодным потом. Посмотрела на часы — без десяти шесть; индивидуальные занятия закончились час назад. Она побежала. Шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Дверь с табличкой «38» была заперта; Сашка дернула ее несколько раз, будто надеясь на чудо. Огляделась. Во всем длинном, слабо освещенном коридоре Александра Самохина была единственным человеческим существом. Тишина стояла в здании института, и только откуда-то сверху доносились крик и смех: это под дверью в спортзал собрались игроки в настольный теннис. Закинув сумку поудобнее на плечо, Сашка пошла в холл. Сама не зная, зачем. Наверное, следовало идти домой… в общагу. Наверное, ничего уже не изменить. Наверное, уже завтра придется объяснять Портнову… При мысли о том, что Портнову придется что-то объяснять, Сашка заплакала — по-настоящему горько, от жалости к себе. — Где ты была?! Костя выскочил из тени под брюхом бронзового коня. — Где тебя носило?! Я подменял… Ходил, всех упрашивал, переставлял расписание, чтобы на твое время кто-то пришел, а потом еще… затыкал кем-то дыру… все думал, что ты появишься… до последнего тянул! Где ты была? — Я заснула, — сказала Сашка, не пытаясь вытирать слезы. — Я все выучила. Ночью. Я заснула. — Блин, — сказал Костя после паузы. — Тут такое было… Он так орал… На меня, на всех… Из-за того, что тебя нет. Сашка села на гранитный постамент. Обхватила руками плечи. Костя уселся рядом. Оттого, что он так сидел, молча, оттого что касался боком Сашкиного бока, оттого что сопел и глядел прямо перед собой — Сашка обмерла и на секунду возненавидела себя. За то, что избегала его. За эту кильку в томате. За отведенные глаза и пропущенные пары. За все. — Я хотел два раза пойти, — сказал Костя. — За себя и за тебя. Она не выдержала и заревела в голос. Два раза пойти на индивидуальные к Портнову — все равно что два раза умереть; Костя был готов на это ради нее, а она удрала у него из постели, облевала ему комнату и почти неделю воротила нос! — Он уже ушел? — спросила она сквозь слезы. Костя зябко повел плечами: — Он в институте. Я тут давно сижу, от самого конца занятий. Он не выходил… Послушай, может, мне пойти и сказать ему, что я нашел тебя, и все дело в том, что ты заболела? Потеряла сознание… А что? Сашка помотала головой. Врать Портнову — самоубийство. То, что Костя вызывается быть гонцом — самопожертвование. — Я сама к нему пойду, — больше всего неудобства ей доставляли не слезы, хотя все лицо, наверное, покрылось черными потеками. Больше всего ей мешали проклятые сопли, от которых краснел и раздувался нос. — Пока он не ушел. Пусть делает, что хочет. — Он злится! Сейчас не надо — попадешь под горячую руку… Пусть остынет… — Портнов — остынет?! Сашка поднялась. Вахтерша из стеклянной будки смотрела с недоумением и сочувствием. — Ты только меня дождись, — слабым голосом сказала Сашка. — Мне легче, если я буду знать, что ты ждешь. Костя отрывисто кивнул. Сашка спустилась вниз, ко входу в столовую, уже закрытому. Напротив висело большое зеркало; Сашка отразилась в нем в полный рост. Не стала разглядывать отражение; вытерла, как могла, черные потеки вокруг глаз. Перевела дыхание. Спустилась ниже — в коридор с коричневыми дерматиновыми дверями. На первой из них, широкой, двустворчатой, имелась табличка: «Учебная часть». Сашка постучала. Стук утонул в дерматине. Тогда она постучала по ручке. — В чем дело? Голос был резкий. Голос Портнова. Сашка потянула на себя дверную ручку. В длинной, мягко освещенной комнате стояли диваны вдоль стен, вешалка с несколькими плащами и совершенно голый пластмассовый манекен. В дальнем от двери углу, у старого письменного стола, сидел Портнов над разложенными бумагами. Смотрел на Сашку поверх очков ледяными, неподвижными глазами. «Меня ждет Костя», — напомнила она себе и сглотнула слюну. — Что вам нужно, Самохина? — Я выучила, — сказала Сашка, стараясь не выказывать страха. — Я все выучила. Я готова к занятию. — Который час? — Полседьмого. — На который час было назначено индивидуальное занятие? — На пятнадцать тридцать… Но я все выучила! Можете проверить… — Почему я должен тратить на тебя свое личное время? Сашка растерялась. — Вы пропустили занятие, Самохина. Ваш поезд ушел. — Но у меня была уважительная… — Не было! Ни одна причина не является уважительной для пропуска контрольного занятия. Я пишу докладную Коженникову, пусть принимает дисциплинарные меры. — Но я все выучила! — Меня уже не интересует. Следующая наша встреча состоится в четверг, на лекции. До свидания. И Портнов указал на дверь. Сашка вышла. Потом вернулась, все еще не в состоянии поверить в несправедливость. — Я выучила! Это ведь только пятнадцать минут! Проверьте… — Закройте дверь, Самохина, с той стороны. Волоча за собой сумку, она поднялась по лестнице. У входа в столовую остановилась перед зеркалом. Слезы высохли, лицо казалось белым и длинным, как бинт. — Ну что?! — Костя ждал ее. Костя кинулся навстречу. Сашка целую минуту не могла ничего сказать. Вспомнился летний разговор, случившийся почти полтора года назад: «У меня будильник не зазвонил… — Очень плохо, но не ужасно… даже полезно — научит тебя дисциплине… Второй такой промах обойдется дороже, и не говори, что я не предупреждал…» — Да что случилось-то?! — У тебя есть возможность… как-то связаться… с твоим… отцом? Костя отшатнулся. — Зачем? — Мне надо с ним поговорить, — безнадежно сказала Сашка. Костя молчал. — Ну? — Он давал мне телефон, но я ту бумажку выкинул, — Костя глубоко вздохнул. — Послушай… Ну ты же ничего ужасного не сделала… А? * * * Сашка дозвонилась маме на другой день. Голос в трубке был глухой и усталый. Поначалу мама отнекивалась, только потом призналась, что вчера, возвращаясь с работы, неудачно упала и сломала большой палец на правой руке. Ничего страшного, конечно. Мороки много… Рука-то правая… Ну да могло быть хуже, как оказалось. Не поскользнись она — свалилась бы в канализационный люк, там крышку сперли, темно, фонари не горят… В двух шагах был люк открытый! На тротуаре, вечером! Так что нету худа без добра. С ЖЕКом лаемся, судиться вот будем, наверное. А палец срастется. Не переживай. Все заживет. |