Онлайн книга «Шрам»
— Но что, если Лаш узнает?! — взвилась Тория. — Я не боюсь Лаш, — отозвался декан глухо. Пламя в камине разгоралось всё сильнее, и медальон на ладони Луаяна отбрасывал блики на потолок. — Он совсем чистый, — сказал декан вполголоса. И Эгерт, и Тория удивлённо взглянули на него: — Что? — Он чистый, — пояснил декан, — золотой… Ни пятнышка ржавчины. Ни крупинки… А ведь накануне больших испытаний… Он чует опасность, нависшую над миром, и ржавеет. Так было полвека назад, когда на пороге стояла Третья сила… Тогда, я помню, меня, мальчишку, тоже мучили предчувствия — и медальон, как говорят, был полностью ржав. Теперь он чист… Будто ничего и не угрожает. Но я-то знаю, что это не так! Сдержав прорвавшуюся горечь, декан в полном молчании спрятал медальон обратно в сейф. — Угрожает… Лаш? — спросила Тория шёпотом. Декан подбросил в камин поленьев — Солль отскочил от рассыпавшихся искр. — Не знаю, — признался Луаян неохотно. — Лаш имеет к этому какое-то отношение… Но самое страшное — что-то другое. Или… кто-то другой. Зима наступила в одну ночь. Проснувшись рано утром, Солль увидел, что серый сырой потолок тесной комнатки побелел, как подол подвенечного платья; не было слышно ни ветра, ни шагов, ни стука колёс на площади — в торжественной тишине на землю валились снега. По традиции, в день первого снега отменялись все лекции; узнав о таком обычае, Эгерт обрадовался даже больше, чем мог ожидать сам. В университетском дворике скоро стало весело; под предводительством Лиса мирное студенчество внезапно переродилось в орду прирождённых воинов — наскоро слепленная снежная крепость успела пасть, и не однажды, прежде чем в битву ввязался Солль. Как-то само собой получилось, что вскоре он, как герой древности, оказался один против всех; рук у него, кажется, было не две, а десять, и ни один бросок не пропадал даром — любой запущенный снежок находил свою цель, чтобы превратиться в снежную крошку на чьём-нибудь раскрасневшемся лице. Атакуемый со всех сторон, он нырял под неприятельские снаряды, и они сталкивались у него над головой, осыпая светлые волосы снегом; отчаявшись поразить слишком уж подвижную мишень, противники его, сговорившись, собирались уже пойти в рукопашную и закатать непобедимого в сугроб — когда, оглянувшись, смеющийся Солль вдруг увидел наблюдающую за схваткой Торию. Лис со товарищи сразу же стушевались; Тория, не спеша, нагнулась, зачерпнула снег и скатала его в шарик. Потом, несильно размахнувшись, бросила — и угодила Соллю в лоб. Он подошёл, стирая с лица снежную воду; Тория серьёзно, без тени улыбки смотрела в его мокрое лицо: — Сегодня первый снег… Я хочу тебе что-то показать, — не говоря больше ни слова, она повернулась и пошла прочь; Эгерт двинулся за ней, как привязанный. Снег ложился, засыпая университетские ступени, и на головах железной змеи и деревянной обезьяны вздымались необъятных размеров зимние шапки. — Это в городе? — спросил Эгерт обеспокоенно. — Я бы не хотел… встречаться с Фагиррой. — Разве он посмеет приблизиться к тебе в моём присутствии? — улыбнулась Тория. Город тонул в безмолвии; вместо гремящих телег по улицам бесшумно крались сани, и широкие следы их полозьев казались твёрдыми, будто фарфоровыми. Снег валил и падал, укрывая плечи пешеходов, пятная белым чёрных удивлённых собак, скрывая от глаз отбросы и нечистоты. — Первый снег, — сказал Эгерт. — Жаль, что растает. — Вовсе нет, — отозвалась Тория, — каждая оттепель — будто маленькая весна… Пусть тает. А то… Она хотела сказать, что снежная гладь напоминает ей чистую простынь, которой накрывают покойника — но не сказала. Пусть Эгерт не думает, что она всегда шутит так мрачно; зима ведь действительно красива, и кто виноват, что в сугробе можно замёрзнуть до смерти, вот как её мать? На выступающих из стен балках сидели красногрудые снегири с белыми снежинками на спинах, похожие на стражников в их яркой форме; тут же прогуливались и стражники с длинными пиками, красно-белые, нахохленные, похожие на снегирей. — Тебе не холодно? — спросил Эгерт. Она глубже засунула руки в старенькую муфту: — Нет. А тебе? Он был без шапки — снег ложился ему прямо на волосы и не таял. — А я никогда не мёрзну… Меня отец воспитывал как воина, а воину, помимо всего прочего, приличествует закалка, — Эгерт усмехнулся. Миновали городские ворота — мокрый снег залепил оскаленные пасти стальным змеям и драконам, выкованным на тяжёлых створках. По большой дороге тянулись санные обозы; Тория уверенно свернула и вывела Эгерта к самому берегу реки. Подобно стеклу, покрытому изморозью, поверхность воды была затянута корочкой льда — плотной и матовой у берегов, тонкой и узорчатой у середины; сама же стремнина оставалась свободной, тёмной и гладкой, и на самом краю льда стояли толпой чёрные, исполненные важности вороны. — Мы пойдём вдоль берега, — сказала Тория. — Посмотри… Тут должна быть тропинка. Тропинку погребло под снегом. Эгерт шагал впереди, и Тория старалась попадать башмачками в глубокие следы его сапог. Так шли довольно долго, и снег перестал, наконец, падать, и сквозь рваные дыры в облаках проглянуло солнце. Тория прищурилась, ослеплённая — таким белым, таким сверкающим оказался вдруг мир; Эгерт обернулся — в волосах у него вспыхивали цветными огнями нерастаявшие снежинки: — Долго ещё? Она улыбнулась, почти не понимая вопроса — в тот момент слова показались ей необязательным довеском к снежному, залитому солнцем великолепию этого странного дня. Эгерт понял — и нерешительно, будто спрашивая позволения, улыбнулся в ответ. Дальше пошли рядом — тропинка выбралась на холм, где снег уже не был таким глубоким. Одну руку Тория держала в тёплых недрах муфты, а другой опиралась на руку спутника — Солль плотнее прижимал к себе локоть, чтобы ладонь её, спрятавшись в складке рукава, не мёрзла. Остановились ненадолго, оглянулись на реку и на город; над городской стеной сизыми столбиками стояли струйки дыма. — Я никогда здесь не был, — признался Эгерт удивлённо. — Как красиво… Тория коротко усмехнулась: — Это памятное место… Здесь было старое кладбище. Потом, после Чёрного Мора, здесь похоронили в одной яме всех, кто умер… Говорят, от мёртвых тел холм стал выше на треть. С тех пор это место считается особенным, одни говорят — счастливым, другие — заклятым… Дети иногда оставляют на вершине прядь своих волос — чтобы сбылось желание… Колдуны из деревень ходят сюда в паломничество… А вообще… — Тория запнулась. — Отец не любит это место… говорит… Но нам-то чего бояться? Такой красивый белый день… |