Онлайн книга «Армагед-дом»
С каждым новым пикником картошка становилась все суше, а жареная колбаса все жирнее и гаже. Наконец потребность в романтических вечерах у моря отпала вовсе. Лидка мрачно ухмыльнулась. Море было серым, как огромная, до горизонта мышь. Она предъявила пропуска, сперва внешний, потом внутренний. Внутренний, красно-розового легочного цвета, был ей особенно противен. Столько усилий потребовалось, чтобы получить его, и столько открытий мерещилось за порогом искусственной тайны, и какой пустой и вымороченной оказалась вся эта запретная наука и вместе с тем какой ревнивой и мстительной; заполучив в свое нутро человека с розовым пропуском, она ни за что не желала выпустить его обратно. Дверь сто первого кабинета была обшита кожей. Скорее всего искусственной, но очень похожей на настоящую. «Кожа нерадивых сотрудников», – подумала Лидка и не улыбнулась собственной шутке. – Александр Игоревич, к вам Лидия Зарудная… Она вошла. Сидевший за массивным столом поднял голову, и в первый момент она его не узнала. И только когда он сдвинул брови и подбородком указал на стул, только тогда она вздрогнула и подобралась. Саша сильно изменился за последние пять лет. А может быть, это партикулярный костюм с галстуком преображали его до неузнаваемости. И еще гладко зачесанные волосы. «Какая стремительная карьера, – подумала Лидка, усаживаясь и устраивая на коленях видавшую виды сумку. – Какое у него звание? И какое звание было ТОГДА?» Она вспомнила себя, барахтающуюся в волнах, из последних сил хрипящую «Саша, Саша», и человека на берегу, этого вот человека, нарочито погруженного в чтение. Правда, море шумело так громко… А она кричала так тихо… – Мне передали ваше заявление, – негромко сказал бывший подводник. – Чем вызвано ваше столь радикальное решение? Столь неожиданное для всех, кто вас знал? Лидка посмотрела ему в глаза. Саша, казалось, не узнавал ее. Во всяком случае, прозрачные глаза его ничего не выражали. – Я поняла, что не смогу больше принести пользу науке, – сказала Лидка без запинки. – И не смогу принести пользу службе ГО. Саша продолжал смотреть сквозь Лидку. Ни один мускул на его лице не дрогнул. – Почему? – Потому что я ошиблась в выборе пути, – сказала она все так же просто. – Потому что я не ученый. Только и всего. Саша опустил голубоватые веки. – Видите ли, коллега Зарудная, вы производили впечатление энергичного, увлеченного своим делом исследователя. Все считали вас, именно вас, наследницей дела человека, чью фамилию вы… – он сделал эффектную паузу, – …носите. Разве нет? – Я не знаю, кто что полагал, – сказала Лидка уже менее уверенно. – Людям свойственно ошибаться, разве нет? – А вам не кажется, что вы совершаете предательство? – негромко спросил, прямо-таки прошелестел Саша. Лидка разозлилась. Сняла сумку с колен, поставила на ворсистый ковер. – Ну и кого я предаю? – Память Зарудного, – подсказал Саша. Лидка сглотнула, набирая в грудь побольше воздуха. Только сдержаться. Только сдержаться, он провоцирует ее намеренно, и непонятно, что последует после того, как она поддастся на провокацию. Молчать, молчать, я – шарик, воздушный шарик, красный воздушный шарик… – Для науки и ГО это имеет какое-то значение? – спросила она через силу. – Предаю я память Зарудного или нет? Он отвел глаза. – Нет. Не имеет. – Тогда я прошу дать ход моему заявлению. Снять с меня право допуска. Я дам какие угодно подписки о неразглашении, хоть на три мрыги вперед… – Вас не будут выпускать за границу, – сказал Саша с сожалением. – Ни за какую. Ни под каким предлогом. Лет десять. Лидка поморщилась. – Да, это вы умеете. Не пускать. Некоторое время Саша не сводил с нее сосущего взгляда. – Вы настаиваете на увольнении? – Да. – Она кивнула. Саша откинулся назад. Покрутил в пальцах желтый лаковый карандаш. Неожиданно улыбнулся: – Ты права. Ученый из тебя хреновый. Она смотрела, как он подписывает бумаги, и чувствовала, как немеют, покрываясь бледностью, щеки. Он врет. Он врет, умышленно, оскорбительно. Ни в чем нельзя верить гэошникам. Ученый из нее был бы неплохой… если бы вся эта наука имела смысл… Она могла бы… Не зря ее ценили в университете! Не зря она получила свой красный диплом… Не зря ее брали в экспедиции… Не зря ее допустили в секретный институт… Не могло такого быть, чтобы столько надежд – на «хренового» ученого! Грохот моря. Соленая вода в горле. – Я хочу спросить, – сказала она хрипло. Он на секунду оторвался от бумаг. – Спрашивай. – Ты меня топил? Он аккуратно сложил подписанные бумаги. Скрепил скрепочкой. Поднял на Лидку прозрачные глаза: – А ты знаешь… Тогда, будучи сопливой пацанкой, ты действительно казалась перспективной штучкой. Ты была фанаткой. Таких боятся. И ты умело делала вид, что много знаешь. – Так топил?! – переспросила она, подавшись вперед. Саша улыбнулся. Впервые с самого начала разговора; на его строгом галстуке тускло поблескивала золотая булавка. И так же тускло, но остро поблескивали глаза. – …Поздравляю вас, бывшая коллега Зарудная. Вашему заявлению будет дан ход, мы изыщем возможность уволить вас без скандала. Стоит ли говорить, что ни к одному научному заведению вас на пушечный выстрел не подпустят? Или и так понятно? – Не больно-то надо, – сказала Лидка медленно. И поднялась. – Благодарю вас, Александр Игоревич. Я вполне удовлетворена. …Отовсюду звучали школьные марши. Поднявшийся ветер гнал по мостовой обертки от конфет. На столбе объявлений гроздьями висели приглашения на работу. Учителя требовались в колоссальных количествах. Почему-то в основном по живой природе и труду. «А историю я преподавала бы одной левой, – подумала Лидка. – Да и биологию… Да хоть физкультуру. И они сидели бы у меня, как мышки, они бы меня боялись… Потому что я их ненавижу». Она села на скоростной трамвай (в вагоне сидели сплошь радостные мамы первоклассников), доехала до центра, на выходе купила банан и съела на ходу. У ветра был запах осенних цветов. «Кладбищенский запах», – подумала Лидка. Вот и все. Легко и пусто. Какая всеобъемлющая, спокойная пустота. …Взять и пойти в школу. И дрессировать их, как щенков. Чтобы стояли навытяжку. Чтобы по десять раз переписывали длиннющие упражнения, а сделают помарку – и еще десять раз. Чтобы сидели, сложа на парте руки, не смея шелохнуться… Чтобы вздрагивали при звуке моего голоса! |