Онлайн книга «Долина совести»
Как Анжела поступит потом? А это уже зависит от того, как крепко она успела «прилепиться». Влад много раз замечал, что разные люди реагируют на него по разному; чем более внутренне подвижен человек, чем он восприимчивее и нервнее, тем скорее он рискует привязаться, и наоборот… Как бы там ни было, Анжеле придется смириться с тем, что Влад недосягаем. Через месяц, «переболев», она потеряет охоту видеться с ним, наоборот – ей станет стыдно за свою несдержанность; тогда Влад сможет спокойно возвращаться домой. Но, к сожалению, не раньше. Знобило. Наверное, туман и сырость тому виной. Да еще бессонная ночь – в комнате, которую он снял, не открывалась форточка, и всю ночь он ворочался с боку на бок – от духоты… И еще потому, что вспоминалась Анна. Почему именно сейчас? Почему столько лет он был спокоен, вспоминал об Анне светло, писал ей приветливые, тщательно выверенные поздравления к праздникам? Интересовался здоровьем детей? Карьерой Славика? Почему теперь, когда надо сесть и углубиться в работу – почему теперь возвращаются те дни, тычутся, будто сухими горячими носами, лихорадочно? …Он выследил их первый поцелуй. Он не был вездесущим и всеведущим, но ищейкой сделался порядочной, это факт. Почему он решил, что поцелуй был первым? Нипочему. Он это видел. В темном закоулке, на четвертом этаже, недалеко от бытовки, где уборщицы хранили ведра и щетки. За гипсовым бюстом какого-то писателя, который раньше стоял в вестибюле, а теперь был сослан наверх и обречен на забвение. В пыльном и неромантичном месте Славик впервые целовался с Анной, а Влад их выследил! Славик был робкий. Совсем тютя. Славик был очень нежный; Анна сперва испуганно вцепилась в его плечи, потом зажмурила глаза… Тогда Влад поддал ногой деревянное кресло без одной ножки, которое когда-то стояло в актовом зале, а теперь превратилось в рухлядь и ждало списания. Сцена получилась как в кинокомедии: кресло грохнулось, влюбленные брызнули, только топот раздался в конце длинного коридора, а Влад развернулся и пошел в противоположную сторону – благо лестниц, ведущих вниз, было две… В тот же вечер он познакомился на дискотеке с не очень красивой, но смелой и томной девушкой, и спустя два дня уже гостил у нее в общежитии какого-то техникума, а утром ему стало так стыдно, что он сбежал как заяц, и еще долго у него закладывало уши при одном воспоминании… Потом он написал Анне письмо. Впервые за несколько месяцев. * * * «…Мне снилось, что солнце продали в рабство Большому подсолнуху у дороги, Что солнце отныне навек несвободно И держит свой путь, повинуясь взгляду Слепого подсолнухова лица. А если залягут над миром тучи И солнце не сможет найти прорехи, Чтобы увидеть лицо господина Черное, в венчике рыжих листьев, – Солнце умрет…» * * * Врач был молодой, нервный и амбициозный. Он месяц назад сменил старшего коллегу на посту заведующего медпунктом – единственного доктора на весь поселок. Он выступал педиатром, хирургом, терапевтом и гинекологом в одном лице, и целых тридцать дней ему удавалось успешно подтверждать свою компетентность, и вот нелегкая принесла этого приезжего, который вздумал болеть именно здесь, специально, чтобы досадить вступающему в профессию человеку. – А вы уверены, что не ели грибов? Консервов? Или все-таки ели? Влад качнул головой. От этого движения боль взметнулась, как стеклянная волна с белой пеной на макушке. – А вы уверены, что вас не угощали недоброкачественным спиртным? Самодельной водкой… Владу не хотелось отвечать. В который раз объяснять что-то; ему вообще расхотелось двигаться, говорить, смотреть. Он опустил веки. – …Приезжий, – громко говорил врач в массивную трубку старого телефона. – Да, острое отравление! Да. Жду. Влип, безучастно думал Влад, глядя в потолок трясущейся на ухабах больничной машины. Врачи, медсестры… Контакты в течение нескольких дней… возможно, недель… Что с ним такое, черт побери?! Возможно, амбициозный врач прав, он съел или выпил что-нибудь… Его кормила хозяйка дома, где он неделю снимал комнату… Чистенькая с виду женщина… А кто его знает, чем она его накормила… В этот момент мобильник, так и оставшийся в кармане Владовой куртки и почуявший близость города, вдруг разразился тоненькой механической мелодией. Парень-санитар, сопровождавший Владово тело, вздрогнул. Влад с трудом дотянулся до телефона. Морщась от тошноты, поднес трубку к уху: – Да… – Алло, – сказал далекий женский голос. – Наконе… Телефон жалобно пискнул. Окончательно разрядилась давно не кормленная батарейка, и разговор прервался. * * * Он провалялся неделю; к счастью, худшие подозрения врачей не подтвердились, и никакого ботулизма у Влада не обнаружилось. Уже на пятый день ему стало лучше, а на седьмой он почувствовал в себе силы исчезнуть. Двое соседей по палате (третий, на счастье, быстро выписался), две медсестры, сменяющиеся через день, и лечащий врач, шесть раз навестивший Влада на шести обходах – по крайней мере пять человек уже ходили под зарождающимися узами, и рисковать Влад не хотел. Он со скандалом выписался – слабый, как мокрая муха. Оказалось, что до поселка, где остались Владовы машина, компьютер и Гран-Грэм, не ходит никакой автобус, и пришлось выложить остатки наличных водителю грузовика – за то, чтобы подвез. Гран-Грэма не сперли (почему-то Влад в первую очередь опасался за тряпичного тролля). Компьютер был в целости, зато в машине разбили боковое стекло и вытащили магнитофон. – Соседские хлопцы, – сказала хозяйка. Ей было неловко, она чувствовала свою вину за случившуюся с постояльцем неприятность, она сразу же вернула Владу деньги за три непрожитых им дня. Влад разбирательств учинять не стал, погрузил вещи в машину и двинулся – со скоростью капли меда, ползущей по стеклу. На ближайшей заправке пришлось отдать все до гроша за бензин и кое-как заклеенное окно; Влад мечтал доползти до большого города, получить деньги со счета и упасть, наконец, на кровать в хорошем гостиничном номере. * * * «Дружище, я не могу быть с тобой рядом. Больше всего на свете я хочу быть с тобой рядом. Но я не могу! Это было бы подло, понимаешь. Я уже убил одного человека, моего друга. Я – как серная кислота, которая полюбила синицу, маленькую птицу с черными внимательными глазами. Я ненавижу твоего Славика. Я лучше тебя понимаю, чем он. Я достойнее. Но я – серная кислота, которая любит синицу. Кроме тебя, у меня нет собеседников. И никогда не будет». |