Онлайн книга «Пандем»
– Нет, Ким… Дай мне ещё выпить? И он снова отхлебнул из горлышка. Начался моросящий дождь; они сидели молча, плечом к плечу, посреди сырого апреля, и Ким не знал, где ещё – в каких странах, в скольких измерениях – находится существо, сидящее рядом с ним, но чуял профессиональной своей интуицией – бывшей профессиональной, – что Пандему нужно сейчас вот так сидеть, пить Кимов коньяк из фляжки, курить и молчать. И это было всего два дня назад. * * * – …Собраться всем вместе. Потому что встречать Пандема в одиночку – значит считать себя сумасшедшим, маяться, бояться, ныть… Блюда на столе оставались почти нетронутыми. Иванка безмятежно спала на кухне. Шурка болтал ногами и улыбался себе под нос – беседовал, надо полагать, с Пандемом. – Я не понимаю, зачем я всё это говорю, – сказал Ким устало. – Я так понимаю, ты сам скажешь лучше… «Я-то скажу. Но меня они знают без малого час, а тебя, как-никак, несколько дольше…» – Если бы не ты, – Александра хмыкнула, – я бы плакала о поехавшей крыше. Я и сейчас не уверена: может быть… И замолчала, прислушиваясь к голосу внутри. – Мне кажется, Ким – последний из нас человек, который сойдёт с ума, – тихо сказала Лерка. – Именно поэтому этот… Пандем начал с него. – Не понимаю, чего вы все такие стремные, – сказал Шурка. – Перепуганные… Так, я завтра в школу не пойду, завтра у меня адаптационный день… – Какой-какой день? – обернулась к нему Александра. – Адаптационный! – Шурка сиял. – Я пойду в лес, Пандем мне расскажет… Потом я порисую… Потом порешаю задачки… Чего вы боитесь все? – Александр, – медленно сказала Александра. – Пока ещё я решаю, какой день у тебя адаптационный, а какой учебный… И чем ты будешь заниматься… У тебя есть, во-первых, мать, и только во-вторых… – Отец у него тоже есть, – хмуро отозвался Алекс. – И прекратите истерику, вы все. Это коллективное помутнение сознания… Помните двадцать девятое февраля? Тогда то же самое было и быстро прошло. Я думаю… Он замолчал, слушая Пандема. – Хорошо, – сказал Шурка неизвестно кому, но вряд ли матери. – Ну ладно. Александра молча поднялась и вышла – выбралась – на кухню. За ней последовал Алекс – прошёлся, по примеру Кима, по дивану вдоль стены, взял телефонную трубку, набрал две коротких цифры. – Алекс, ты пожарников вызываешь? – Скорую, – сообщил Алекс сквозь зубы. – Ч-чёрт… У тебя что, телефон… Ты что его, специально отрубил?! – Это у тебя истерика, Алик, – совершенно Александриным голосом сказала Лерка. – Возьми мобилку и позвони в «Скорую»… Если хочешь. Алекс снова ругнулся и вытащил телефон из внутреннего кармана. Набрал «ноль-два», долго слушал ответ, запустил трубкой в угол: – Сговорились все?! Ч-чёрт… И вышел в прихожую, и оттуда послышались попеременно его взвинченные вопросы – и негромкие ответы Александры. Арина сидела, полузакрыв глаза, положив руки на живот. Улыбалась, но не так, как Лерка; Аринина улыбка была спокойная, умиротворённая, счастливая. – Ариша? – Всё в порядке, мне хорошо… Даша стояла в углу, уткнувшись лбом в стену, и быстро бормотала себе под нос: – Хорошо, хорошо, да, конечно… Конечно… Да, конечно… Костя сидел на прежнем месте, глядел в пустую тарелку, недоверчиво хмурился, чесал бровь, строил гримасы и жил такой богатой внутренней жизнью, что, попади эта картинка на экран, Костя прославился бы как непревзойдённый комический актёр. К несчастью, все в комнате были так заняты собой, что молчаливая Костина реприза пропадала втуне. Мама и папа сидели плечом к плечу, иногда молча переглядывались, иногда неуверенно усмехались; папа схватился было за голову, но застеснялся и руки опустил. Мама облизывала губы, время от времени принималась щупать шею и затылок, локти, колени, щиколотки, живот. Потом сказала вдруг тихо-тихо: – Кимка… измерь мне давление. Манжета лежала в ящике комода за папиной спиной. Папа (который никак не мог этого знать) безо всякой просьбы повернулся на стуле и с некоторым трудом вытащил коробочку с измерительным хозяйством: – Я сам… – Сто двадцать на восемьдесят, – сказал Ким. Минуту все слушали шипение воздуха, нагнетаемого в манжету. Писк автоматического манометра, потом снова писк; мама недоверчиво смотрела на монитор. – Сто двадцать на восемьдесят, – сказал папа. – Пульс шестьдесят пять. – Что, теперь всегда так будет? – недоверчиво спросила мама. – Ким! – Костя встал ни с того ни с сего. – Возьми любую книжку с полки, любую… Нет, не это! Ту, которая правее! Читай страницу восемьдесят два сверху… – «…вот я и спрошу сейчас у него, за сколько он подарил…» – начал читать Ким. – Стоп! – закричал Костя, и керамический клоун на люстре качнулся от его крика. – Ты как… Это не может быть галлюцинация! – Может, – холодно сообщил Алекс, снова возникая в дверном проёме. – Ким, зачем ты нас пригласил? Тесная комната казалась ещё теснее оттого, что все хотели куда-то идти и что-то менять. Включили телевизор. Там шёл какой-то фильм, и ещё фильм, и спортивная программа, и мультик, и реклама – всё как обычно. – Я пойду погулять, – сказал Шурка, глядя в окно. – Там пацаны с мотоциклом! С настоящим! – Ну и что? – хмыкнула Александра. – Они мне… – Шурка был уже в прихожей, – они мне дадут покататься, потому что у них уже тоже Пандем. – Что?! – Кто тебе разрешал… – Алекс повысил было голос, но как-то сразу осёкся. Поморщился. Пожал плечами: – Ну, иди… Зазвонил телефон. Ближе всех к нему оказалась Лерка. – Алло? Да это я… Погоди, откуда ты узнала, что я здесь? Это квартира брата… Молчание. – Да, – сказала Лерка еле слышно. – Да, и у нас тоже… Да, конечно. Ну, пока. Арина тихо рассмеялась. – Тебе не страшно? – спросила бледная Даша. Арина улыбалась, и непонятно было, к чему она прислушивается – к голосу внутри головы или к движению внутри живота. Александра смотрела в окно. Ким не мог понять, что означает странное выражение на её лице. – Катается? – спросила мама. – Гоняет, – сказала Александра. – Тем пацанам лет по двенадцать… И они его сразу усадили, – она отвернулась от окна. – Эй, Пандем… Он хоть не свалится? Беззвучное мельтешение кадров на экране невыключенного телевизора сменилось яркой вспышкой – все вздрогнули и повернули головы; там, где только что рекламировали жвачку, было теперь лицо молодого человека лет двадцати. |