Онлайн книга «Государево царство»
Филарет встал с кресла и быстро, юношескою походкою заходил по палате. Его лицо сурово нахмурилось. — Так, так! И очень можно, что один оговор тут, — произнёс он. — Эти твои приспешники, Михалка с Борискою, на всё пойдут. Им своя радость, а не государева нужна! Так!.. А ты всё ещё любишь её? — спросил он вдруг. Михаил вспыхнул и потупился. — Люблю! — Ну, так тому и быть! — решительно сказал патриарх и остановился. Михаил вопросительно глядел на него. — И правды, и чести, и твоей любви ради, — торжественно произнёс Филарет, — сделаем опрос, правды дознаемся. Спросим Бориску с Михалкой, почему они тебе такое сказали, лекаришек спросим, самое Анастасьюшку, и, если истинно она в радости тебе непрочна, так и будет. Что же, на всё воля Божья! А коли облыжно всё это, пусть твои приспешники ответ держать будут! Лицо Михаила просветлело. Он радостно воскликнул: — Батюшка, душу мою ты разгадал! Сколько раз собирался я сам это сделать, да всё матушка отсоветовала. — Ну а теперь и отец и патриарх тебе разрешает, и сам опрос вести будет! — сурово ответил патриарх, и его лицо приняло жестокое выражение. — А кого из бояр на допрос выбрать? — робко спросил Михаил. — Выберем! Ты да я допрос чинить будем, а при нас пусть твой дядя, а мой брат, Иван Никитич будет; без Шереметева нельзя быть: он аптекарский приказ ведает. А ещё… ещё… — Князя Черкасского позовём! Он никому не правит. — Ну, ин быть по-твоему. И сейчас делать станем! — Патриарх быстро подошёл к столу, взял свисток и свистнул. В то же мгновение на пороге показался отрок. — Пошли дьяка к нам, — сказал отроку Филарет. На место отрока явился думный дьяк, по тому времени лицо сановное. Он упал на колени и трижды земно поклонился царю, потом так же патриарху и, не подымаясь, ждал приказа. — Встань, — сказал Михаил, — и что тебе наш батюшка-государь накажет, то пиши! Дьяк поднялся, тяжело переводя дух, и осторожно подошёл к столу. — Пиши грамоты на боярина Ивана Никитича да на князя Ивана Борисовича Черкасского, да на боярина Фёдора Ивановича Шереметева. А в тех грамотах отпиши им, что мы, государи, задумали сыск сделать про то, чем девица Хлопова непрочна стала и занедужилась, а при том сыске им, боярам, при нас находиться. Дьяк слушал с раболепным подобострастием слова патриарха; и по мере произнесения их любопытство, недоумение и страх по очереди отражались на его лице. — Ну, пиши. Дьяк поклонился и, перекрестившись, сел к столу. Наступал трапезный час. Явились бояре, окольничьи и, окружив патриарха с царём, чинно пошли в столовую палату, а дьяк остался у стола, старательно выводя буквы и немилосердно скрипя пером. Пот выступил на его висках по мере писания грамот. «Ну, — думал он вздыхая, — пропали наши головушки, не чую добра я с этого сыска для моих бояр. Для чего сыск? „Непрочна“, — и весь сказ. Так на соборе решено было». Он отложил перо, полез за пазуху, вынул тавлинку [42] и взял огромную щепоть табака. «Ачхи!» — раздалось на всю палату, и дьяк, испугавшись такого шума, спешно схватил перо, пригнул к плечу голову и снова стал выводить буквы. Смутное предчувствие опасности почуяли и братья Салтыковы за царской трапезой. Они с прочими боярами сидели за столом на верхнем конце. Царь и патриарх сидели за особым столом на возвышении. Справа и слева от царя стояло двое часов немецкого изделия. Кушанья подавались чередом, наливали мёд и вино, и во всё время царь ни одного блюда, ни одной чаши вина не отослал ни тому, ни другому из братьев Салтыковых, ещё недавно встречавших с его стороны ласку. Смелые и развязные, они притихли к концу трапезы, видно, что и прочие бояре заметили такое охлаждение к ним, и задумчивые пошли из царских палат. — Я к матушке, — сказал Михаил. — И я следом, — ответил Борис. Оба они, сев на коней, степенно поехали по улицам, опустив головы и всё яснее чуя над собою беду. Старица Евникия провела их к смиренной игуменье, царской матери, и, вздыхая словно в смертельной боли, сказала: — Вот они и сами, матушка-государыня! Опроси! — Встаньте, встаньте! — ласково сказала Марфа, наотмашь благословляя лежавших ниц пред нею Салтыковых. Они поднялись и по очереди поцеловали её плечо. — Ну что с вами? Что сумрачные в нашу обитель приехали? Чего мать Евникию опечалили? Поди, патриарх грозен? Михайло низко поклонился и, вздохнув, ответил: — Не знаю, что и молвить, государыня. Обойдены мы сегодня с братом, и то все заметили. Государь не жаловал нас ни чарою, ни хлебом, ни взглядом, ни словом, и всё сидел сумрачен. — И всегда так бывает, когда он с патриархом вдвоём поговорит. Докука на него находит с того, — вставил Борис. — Ах, а сколь прежде был лучезарен и радостен, — вздохнув сказала их мать, — и к тебе-то, матушка-государыня, по три раза на дню наведывался, а то бояр с запросом посылал. А ноне? Марфа нахмурилась. Её маленькое лицо с тонкими губами приняло жестокое выражение. — До времени, до времени, — прошептала она, — нет такой силы, чтобы материнское благословение побороло. Мой сын, я его вскормила, взлелеяла, я его на Москву привезла, а не он! — резко окончила она и, смутясь своей вспышки, стала торопливо перебирать свои чётки и шептать молитвы. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — раздался за дверью тонкий голосок. — Аминь! — ответила, быстро оправляясь, Марфа. В горницу вошла миловидная черница и, сотворив метание, [43] сказала: — Дьяк думный Онуфриев с вестью к тебе, государыня… повидать просит. — Зови! Братья Салтыковы переглянулись между собой и отодвинулись к стенке. Дверь в комнату тихо отворилась, и в комнату на коленях вполз дьяк. Он раз десять ударил лбом в половицы, пока Марфа небрежно благословила его, и потом сказал: — Позволь слово молвить! — На то и зван. Говори! — Нынче зван я был, государыня милостивица, в молитвах заступница, до царской палаты и лицезреть удостоился, пёс смердящий, холоп твой Андрюшка, пресветлые лики государей наших. — На Руси один государь, — сухо перебила его Марфа. Дьяк спохватился. — Истинное слово молвила, государыня. Сдуру и перепугу сбрехнул. Был я зван и лицезрел государя нашего, царя батюшку, а с ним патриарха святейшего. И был мне наказ сесть за стол и писать грамоты до боярина Ивана Никитича, до князя Черкасского да до боярина Шереметева о том, что государь-батюшка хочет сыск чинить о болезни девицы Хлоповой, и с ним им быть на сыске том. |