Это была карта Гойя д’Арены. Моя родная страна — Ороваль — не была обозначена, прекрасная равнина к северу от Гиндерса еще не была исследована, когда составлялась эта карта. А это означало, что ее возраст — более пятисот лет и она является бесценным сокровищем, которое я впервые обнаружила. Надо было немедленно отправить ее в архив для восстановления и сохранения. Но я не могла не взглянуть.
Восточные земли по ту сторону пустыни — ставшие государством Басагуан во главе с моим другом королевой Космэ — названы просто «территориями». Только северные и южные земли четко размечены. Именно так моя страна выглядит сейчас, с изумлением осознала я. Уцелевшая территория Гойя д’Арены формой напоминала песочные часы — широкая сверху и снизу, узкая и хрупкая в середине, где пустыня и океан сошлись вместе в моей столице.
Но Гойя д’Арена больше не одинока. У меня есть союзники, защищающие мои границы с двух сторон, — отец и сестра с севера, Космэ с востока. Так я чувствую себя в большей безопасности.
— Деточка моя, я должна вам кое-что сказать, — проговорила Химена.
Я посмотрела на няню. Правая щека у нее была запачкана пылью, прядь седых волос выбилась из всегда аккуратного пучка.
Она глубоко вздохнула, как будто успокаивая себя.
— Я провела одно исследование, касающееся вашего амулета. Пока вы были без сознания.
Я выпрямилась слишком быстро, и несколько свитков скатились с кровати.
— Да?
Она осторожно провела указательным пальцем по пергаменту, что лежал у нее на коленях.
— Вам знакомо пророчество из «Откровения» Гомера: «Он не мог знать, что ждет его за вратами врага, и его вели, как свинью на бойню, в царство колдовства»?
— Отец Алентин считает, что это пророчество по отношению ко мне исполнилось, когда я попала в плен к инвирнам. — Я говорила спокойно и почтительно, боясь, как бы она не передумала рассказывать. Химена многие годы исправляла мое невежество в том, что касалось камня, которым я владела. Она верила, что такова воля Господа. Я знала, чего ей стоил отказ от этого догмата глубокой личной веры.
— Я не уверена, что это так.
У меня перехватило горло.
— Ох.
Я лелеяла надежду, что покончила с этим «царством колдовства» и отныне буду служить Господу как королева.
Она убрала с колен пергамент и встала.
— Меня смутило слово «врата», — сказала она и зашагала туда-сюда возле моей кровати. — В древнем языке оно может обозначать «путь». Как во фразе «узок путь, восстанавливающий душу» в Священной Книге.
— Продолжай.
— То же самое слово мы обнаружили во фразе, вырезанной на стене тоннеля под катакомбами.
Я прошептала:
— «Врата, ведущие к жизни, узки и малы, и немногие отыщут их». — Я скрестила руки. — Я не понимаю, к чему ты клонишь, — сказала я, чувствуя, как сердце забилось чаще и руки задрожали. Она говорит все это не просто так. Это важно.
— Я занималась этим словом, когда была переписчицей. Я просмотрела все четыре Священных Книги в поисках контекста. Оно употребляется всего десять раз. Пять раз оно обозначает врата — или путь — врага. Но остальные пять оно обозначает что-нибудь хорошее. Жизнь, восстановление или лечение. — Химена помолчала и схватилась за столбик кровати. Мы посмотрели друг другу в глаза, и она сказала: — Может ли быть случайностью то, что каждое значение употреблено именно пять раз?
Я пожала плечами.
— Это святое число совершенства. Что-то случится ровно пять раз, если Бог этого пожелает.
— Именно. Он должен пожелать. Такие вещи не происходят случайно. — Она перестала шагать взад-вперед, лицо ее стало строгим. — Я всегда думала, что эти слова следует понимать метафорически. Я думала, что путь, восстанавливающий душу, — это способ прожить жизнь. Путь веры, может быть. Но что, если… — Она сделала глубокий вдох. — Что, если это реальное место? Что, если то и другое — реальные места?
Амулет одобрительно дернулся, отчего у меня мурашки побежали по спине.
— И то и другое реальные места, — пробормотала я. — Врата врага и врата, ведущие к жизни.
— Я не знаю, дитя мое. Но я пытаюсь понять.
— Отец Никандро мог бы помочь. Он когда-то очень поддержал меня. Кроме того, он владеет древним языком, и я всецело доверяю ему.
Она кивнула.
— Я поговорю с ним об этом. Все равно мне скоро понадобится доступ к закрытой части монастырского архива.
— Химена, — прошептала я. — Что, если это действительно реальное место? Что, если мне еще предстоит туда отправиться?
Еще год назад она предложила бы мне в ответ какую-нибудь бессмысленную банальность — а может быть, пирожное, — чтобы мои страхи рассеялись. Но теперь она просто смотрела на меня своими маленькими темными глазами, полными решимости, а может быть, даже восторга. Меня пробрала дрожь.
Раздался звон стекла. Что-то упало на пол.
Химена бросилась в атриум. Я побежала за ней так быстро, как могла.
Мара стояла, согнувшись у бассейна, прижимая руки к животу.
Какие-то туалетные принадлежности валялись на полу. В воздухе стоял густой запах моих духов.
— Что случилось? — спросила я.
— Я… готовила для вас платье… моя…
— Ее шрам, — сказала Химена. — Рана опять открылась.
Ее шрам. Оставшийся с тех пор, как анимаг пытался сжечь ее. Мара преградила путь инвирнам, чтобы дать мне время вызвать магию амулета. Она едва выжила. С того дня я почти забыла о ее ранах.
Я велела стражникам позвать доктора Энзо.
Мара сползла на пол, вытянув ноги. Химена расшнуровала ее корсаж, белая сорочка под ним была пропитана кровью. Химена осторожно подняла сорочку.
Я не сдержала вскрика. Влажный шрам длиной в четыре пальца пересекал ее живот, извиваясь там, где должен был быть пупок. По линии шрама проступила кровь.
— На этот раз глубокая рана, — сказала Химена, осторожно промакивая кровь краем испачканной сорочки Мары. — Но чистая и прямая. Легко будет зашить.
— На этот раз? — спросила я. — Это часто происходит?
— Я забыла, — проговорила Мара, тяжело дыша, — помазать.
— Чем помазать? Где мазь? — спросила я.
— Маленькая баночка на полке у ее кровати, — сказала Химена, продолжая вытирать кровь.
— Я сейчас вернусь. — Я поспешила через атриум в комнату прислуги.
Комната была намного меньше моей спальни, с одним высоким окном, четырьмя кроватями и полками для личных вещей около каждой кровати. Несколько простых платьев висели на плечиках у окна, за ними стоял письменный стол с наполовину оплывшими свечами. Крохотное пространство для жизни. Тут будет невероятно тесно, если я наконец уступлю давней просьбе мажордома взять себе больше прислужниц.
