Я поднялась на ноги и подошла к краю помоста. Толпа притихла.
— Мы считаем, что они полностью искупили свою вину, — провозгласила я. — Больше они ни в чем не обвиняются. Каждый, кто пожелает причинить им физический вред или оскорбить или даже, — я в упор посмотрела на мальчика, — плюнуть в них, ответит по всей строгости закона.
Я отвернулась от толпы и пошла к Химене, прошептав ей:
— Меня трясет, мне придется опереться на твою руку, чтобы уйти.
Мне вдруг захотелось, чтобы Гектор был рядом. Я всегда чувствовала себя спокойнее и сильнее рядом с ним.
Но она тут же предложила мне руку, мы вместе спустились с помоста, продемонстрировав всем, как я надеялась, монаршую твердость и уверенность. Мы пересекли двор значительно быстрее, чем когда выходили, но это было к лучшему, так как я уже чувствовала в горле острый вкус съеденного утром омлета Мары.
12
Гектор вернулся в мою комнату с предсказуемой новостью, что инвирн отказался подчиниться моему требованию и был арестован. Я лишь сняла корону, переоделась в более простое платье и тут же снова вышла из комнаты. Я была даже рада этой спешке — не было времени думать о прошедшей порке.
Я никогда прежде не бывала в тюремной башне. Она была самой высокой во дворце, и я думала о том, что из ее верхней камеры увижу все — от великой песчаной пустыни и стен Бризадульче, торговых улиц и Ям до доков и бесконечной морской сини.
Башня была сложена из серого известняка, мрачного и грязного по сравнению с коралловым песчаником ее более низких сестер. Она угрожающе поднималась к самому небу, не оставляя сомнений, что бежать из нее невозможно. Вниз вел только один путь — узкая винтовая лестница внутри.
Странная компания собралась на допрос нашего пленника: однорукий священник, престарелая няня, лорд кворума и — неожиданно — семилетний принц. Гектор отменил его ежедневный урок фехтования, и маленький Розарио был решительно настроен идти с ним, когда узнал причину отмены.
Компания оказалась исключительно запоминающейся, и я отругала себя за легкомыслие. Новость о том, что какая-то исключительно важная персона заключена в башне, обойдет весь дворец к вечеру.
Прежде чем войти в башню, я наклонилась и положила руку на плечо Розарио.
— Вы уверены, что хотите пойти, ваше высочество? Там наверху инвирн. Он похож на… — На анимага, который убил твоего папу. — Э… на тех инвирнов, что ты раньше видел.
Он взялся за рукоятку деревянного учебного меча, что висел у него на поясе. Взглянув мне прямо в глаза, он сказал:
— Я не боюсь.
Так же серьезно я ответила:
— Да, но я боюсь. Немного.
— Я буду защищать тебя. Как Гектор.
Мальчик всегда идеализировал моего охранника, особенно после смерти отца.
— Это для меня очень важно. Спасибо.
Я выпрямилась и встретилась взглядом с Гектором, он пожал плечами. Я кивнула в ответ. Если Розарио решил, что готов снова встретиться с инвирном, было бы жестоко ему запрещать.
Как только из солнечного двора мы вошли под темные своды башни, в нос мне ударил запах пота, мочи и гнилой соломы. Стражники поднялись из-за грубо сколоченного стола, на котором валялись игральные карты, и навострили уши. Это были солдаты Луз-Мануэля, не королевской охраны, они проводили нас настороженными взглядами. Я надеялась, они послушаются приказа и не станут болтать о новом пленнике.
Гектор повел нас по скрипучей лестнице, извивавшейся вдоль каменной стены. Изнутри строение состояло из деревянных помостов, каждый был закреплен огромными балками и меньшими деревянными поперечинами. Лестница через равные промежутки проходила через эти помосты, и в слабом свете, проникавшем сквозь длинные узкие прорези в стенах, я видела людей, по десять на каждом помосте. Они были оборваны, худы, грязны и растрепаны. Невозможно было по виду определить их возраст. Каждый был прикован к стене, дальней от лестницы.
Одна из заключенных, женщина с всклокоченными волосами, натянув свои кандалы, плюнула в меня. Плевок упал на дощатый пол у моих ног. Химена шагнула к ней, но я схватила ее за руку.
— Она и так достаточно страдает, — сказала я.
Другой заключенный, мужчина с седой бородой, закрывавшей почти все его лицо, ударил женщину по ноге.
— Некоторые из нас помнят, — сказал он мне грубым говором портовых рабочих. — Мы помним, что вы сделали для нас, ваше величество.
Гектор увел меня, а я жалела, что не хватило самообладания поблагодарить этого человека, сказать, как много эти слова значат для меня.
Я могла только догадываться, что все они сделали, чтобы попасть в это отвратительное место. Несомненно, что-то ужасное. Когда мы добрались до верха, меня тошнило, я задыхалась и была полна сомнений. Может быть, не стоило приводить инвирна сюда. Он всего лишь отказался подчиниться королевскому приказу.
Последний, верхний помост был наименее грязным, с несколькими дополнительными щелями для света и воздуха, узкой койкой и помойным ведром вместо удобств. Но Шторм явно не оценил преимуществ. Он метался из угла в угол, как тигр в клетке, с той же кошачьей грацией и хищной яростью. Кандалы у него на ногах были скрыты под длинным плащом, но гремели при каждом шаге.
Увидев нас, он издал глухое рычание, выходившее откуда-то из груди, отчего у меня по спине побежали мурашки. Я никогда прежде не слышала, чтоб человек издавал такие звуки.
Маленькая ручка схватила мою, и я взглянула на Розарио. Но его рука, крепко сжимающая мою, оказалась единственным знаком его страха. Он наклонился вперед, прищурился, пристально глядя на врага. Я слегка сжала его ладонь.
— Здравствуйте, Шторм, — сказала я спокойно.
Он повернулся и взглянул на меня своими болотно-зелеными глазами.
— Ты вонючая корова, — прошипел он, и Гектор выхватил меч из ножен. — У нас был договор.
Не сводя с него глаз, я положила руку Гектору на грудь, успокаивая вспышку гнева.
— И вы нарушили его. Вы отказались прийти.
— Я с радостью принял бы вас.
Я рассмеялась, искренне восхищаясь его отвагой.
— Да вы понимаете, в каком я положении? На мою жизнь покушались дважды. Один раз — неподалеку от подземной деревни, которую вы зовете своим домом. Конечно, я не могла рисковать.
— А теперь вы рискуете моей жизнью, приводя меня сюда. Я буду мертв через два дня. Вы убиваете меня.
Я решила ответить ему с честностью, которую, по его словам, его народ ценит превыше всего.
— Если надо будет выбирать между моей жизнью и вашей, я выберу свою. И так будет каждый раз. Без колебаний.
Глаза его горели уже не так злобно.
— Я сделал бы то же самое, — признал он.
