— Я видел конде Тристана, — сказал он. — Он так спешил. Даже не заметил меня.
— Мы… мы поссорились.
— Мне очень жаль.
Я не хотела, чтобы он жалел меня, поэтому просто отмахнулась.
— Это ерунда.
Но провести его было не так просто. Я оперлась на предложенную им руку, и он другой рукой осторожно пожал мою.
— Идите внутрь и танцуйте, — сказал он твердо.
— Что?
— Веселитесь. Танцуйте со всеми своими поклонниками. Позвольте им превозносить вас до небес. — Он говорил так решительно, голос его звучал непреклонно.
— Но во всем этом не будет и слова правды. Никому из них не нужна я. Только мой трон. Власть. Победа. Но не я.
Воцарилось молчание, и я поняла, что не смогла бы более откровенно просить его о сомнительных комплиментах. Вероятно, это звучало как мольба о них.
— Элиза… я…
— Вы правы. Я пойду внутрь и исполню свой королевский долг. — Я старалась, чтобы голос звучал бодро. — Кто знает? Может быть, в лорде Лиано скрыта душевная глубина.
Он вздохнул.
— Я слышал, он однажды выбрал для охоты короткое копье вместо арбалета, просто чтобы дать кабану возможность сразиться на равных.
— Это ли не истинное сострадание!
— Он с радостью расскажет вам об этом.
Всю оставшуюся часть вечера я исполняла роль королевы. Я выпила еще бокал вина, чтобы не так кололо в груди, натянула на лицо улыбку и изо всех сил старалась никому не наступать на ноги. Я танцевала со всеми, кто приглашал меня, и ни разу не осталась без партнера. Мне рассказали, что я ослепительная, что у меня красивая улыбка, что я прекрасно танцую. Они восхищались моим платьем, моим быстрым выздоровлением, моим политическим умом. Они выражали сочувствие в связи с последними испытаниями, выпавшими мне на долю. Они предлагали личные услуги, расширение торговой политики, умоляли меня еще поднять налоги, просили понизить налоги.
Когда я наконец вернулась в свою комнату, Химена помогла мне снять платье.
— Как прошел бал? — спросила она. — Вы хорошо провели время?
У меня иссяк запас вежливых банальностей.
— Нормально, — сказала я. — Бал прошел нормально.
— Может быть, вас развеселит новость, что пришло письмо из дому? — Она достала крошечный кожаный сверток из кармана передника и помахала им. — Только что доставили с голубятни.
Она бросила его мне, и сердце у меня на мгновение замерло при виде гербовой печати на коже. От папы. Или, может быть, от сестры. Я не говорила с ними больше года, лишь обменялась несколькими короткими письмами, доставленными, как и это, голубиной почтой. Я страстно ждала вестей из дому.
Нет, поправила я себя. Теперь мой дом — Гойя д’Арена. Годы, проведенные в Оровале, казались мне чем-то, что было не со мной, с другой Элизой.
Я раскрыла сверток, сломав ногтем гербовую печать, и развернула пергамент. Приятно было вновь видеть аккуратный и милый почерк сестры.
Милая Элиза!
До нас дошла весть о твоих несчастьях. Но я рада была узнать, что ты быстро поправилась. Я молюсь за тебя каждый день.
Я пишу потому, что папин королевский совет настаивает, чтобы я начала всерьез искать себе мужа. Они предлагают мне выбрать кого-нибудь из наиболее влиятельных вельмож Гойя д’Арены, чтобы еще более укрепить связь между нашими государствами. Химена написала мне о лорде Гекторе из королевской гвардии и посоветовала выбрать его. Никому на свете я не доверяю так, как тебе. Пожалуйста, скажи мне: что он за человек? Как ты относишься к тому, чтобы начать переговоры с ним? С нетерпением жду твоего ответа.
Привет от папы.
Алодия.
Что-то сдавило мне грудь, так, будто на нее наступили тяжелым сапогом.
— Элиза?
Я подняла глаза от письма, сжатого у меня в кулаке. Химена внимательно смотрела на меня, а стражники беспокойно переглядывались.
Я не могла выдавить из себя ни одной приличной банальности.
Ты знала, что этот день придет, Элиза. Конечно же, он женится, и женится удачно. Будет правильно и хорошо, если он станет супругом царствующей королевы. Неужели тебе хотелось бы, чтобы Алодия вышла за кого-то менее знакомого и близкого?
— Мне нужен пергамент, — прошептала я. — Перо и чернила. — Я не могла вспомнить, куда положила их.
Фернандо бросился к моему письменному столу. Химена сделала шаг в мою сторону, но я покачала головой, повернулась и пошла в атриум. Я не могла даже смотреть на нее и думала лишь о том, неужели она все это время знала, что я влюблена в Гектора.
Когда Фернандо принес письменные принадлежности, я сидела, зажав рот рукой, будто это могло сдержать приступ тошноты, подступавшей к горлу. Держи себя в руках. Я глубоко вздохнула. Потом еще раз. Заставила себя разжать зубы. Потом схватила чернильницу и пергамент и положила их на туалетный столик.
Но руки у меня тряслись, и буквы получались кривыми.
Милая Алодия!
Гектор — лучший человек из всех, что я знаю. Ты не могла сделать лучшего выбора.
Элиза.
Я скрутила пергамент и положила в сверток Алодии. Передала его Фернандо и велела отправить немедленно.
Когда он ушел, Химена сказала:
— Вам не нужно прилечь ненадолго? Может быть, бокал вина?
— Я хочу остаться одна, Химена, — проговорила я шепотом. Опустив голову, она вышла.
Но остаться одной не так просто, если ты королева. Меня окружали стражники, и, задернув занавеси балдахина, я разрыдалась, стараясь плакать как можно тише.
Было уже утро, когда в голову мне пришла идея, остановившая наконец бесконечный поток слез.
17
Я спрыгнула с кровати и накинула на плечи халат. Химена уже проснулась, хотя и не прибрала еще свою седую косу. Она сидела у балкона и при свете утреннего солнца ткала гобелен. Она подняла на меня глаза.
— Теперь все в порядке?
— Мне нужно одеться, быстро. На ванну нет времени.
— Вам нужно умыться. В лучшем случае все решат, что вы слишком много выпили вчера, и не догадаются, что вы всю ночь проплакали.
По крайней мере, она не спросила о причине.
— Ладно. Мара уже проснулась?
— Она вернулась вчера очень поздно. — Химена собрала свою работу и бросила в корзину под стулом.
— Пусть поспит еще немного, но скоро придется разбудить ее.
— Вы скажете мне…
— Скоро. — Я не хотела, чтобы солдаты королевской гвардии узнали, что тут произойдет. Мой план требовал секретности.
