— Да. Какой ты умный, Игорь. Откуда ты все это знаешь?
— Читаю, думаю, а больше всего, конечно, от родителей. Ты бы с моей маман поговорила на эти темы… Просто блеск… Она и папахена в Московскую думу впихнула, и Егора в МИД.
— Игорь, я никогда не спрашивала, но кто твои родители? Чем они занимаются? Кто такой Егор?
— Егор — это мой старший брат. Маман — жена и наш ангел-хранитель. Отец — по призванию лоббист, по месту работы — в думской комиссии по законодательству и еще в одной — по инвестициям.
— А работает мама кем?
— Никем. Раньше это называлось — домохозяйка.
— То есть она сидит дома, занимается уборкой и готовкой?
— Занимается, именно уборкой и готовкой, только не дома, — захохотал Игорь.
— Что я сказала смешного? Сам сказал «называется домохозяйка». Если не дома, то где она убирает и готовит? У чужих, что ли?
— Бывает, что и у чужих. Она убирает одних людей и готовит других, если потребуется. Работает с информацией.
— Как это?
— Это длинно, секретно и очень интересно. Когда-нибудь расскажу…
— А если я им не понравлюсь?
— Солнышко, тут выбора нет: не можешь не понравиться. Ты умница, красавица, скромная, честная, хочешь в жизни большего, чем имеешь, но не жадина и меня любишь. Любишь?
— Да.
— Пойдем ко мне, я хочу проверить…
— Подожди, а Коля? Мне неудобно…
Игорь жил не с дедом, а снимал на двоих с другом двухкомнатную квартиру на набережной.
— А что Коля? Он большой мальчик, все понимает. И веду я тебя не к нему в комнату, а к себе…
— Но раньше ты звонил, и он уходил.
— Раньше было лето и теплая осень… А сейчас двухчасовая прогулка — гарантированное воспаление легких. Ты такая эгоистка?
— Нет. Но все-таки неловко. Может, ты скажешь, что мы собираемся пожениться?
— Я думал, что мы сделаем праздник для нас двоих — свечи, шампанское и кольцо в честь помолвки с большим изумрудом в цвет твоих глаз… Но если ты настаиваешь…
— Нет, что ты. Делай, как считаешь нужным.
— Вот такую я тебя обожаю: ласковую, послушную, милую Милу…
В тот вечер Мила впервые осталась у Игоря. Первую пару оба проспали, второй у Игоря не было, а Миле не хотелось идти в институт одной, к третьей, устав от ласк, оба уснули. Постепенно Мила все реже появлялась в общежитии, чаще пропускала лекции, являясь на практические занятия и семинары, чтобы избежать конфликтов. В группе ситуация более-менее уладилась — сработала инструкция Игоря, но прежних веселых перерывов, общих побегов с занятий уже не было. С Татьяной Мила тоже помирилась, хотя отношения постепенно сошли на нет, пропали общие темы. У Милы как-то незаметно интерес к учебе и молодой азарт соперничества сменило желание повкуснее накормить Игоря, поуютнее обустроить его комнату, порадовать чистотой и порядком. Рано утром она бежала на рынок за свежими продуктами и потом счастливыми глазами смотрела, как ребята едят ее запеканки. Она легко заменила обеды и ужины в кафе домашними солянками, борщами и котлетами, стирала и крахмалила постельное белье, перекладывая его, как мама, мешочками с сухой лавандой. Она стала активней и изобретательней в постели, вспоминая определение настоящей леди. Экспромт-мальчишники собирались у них все реже, а жизнь все больше стала походить на семейную.
Как-то Коля, осоловевший от обильного ужина, потягивая пиво, сказал:
— Это класс! Вот кому-то счастье привалит… Переезжала бы ты к нам, Людка, совсем… А то как приходящая мамаша. Игорь тебе один все равно предложение не сделает, не надейся, так давай мы вдвоем: будь нашей женой. Слабо?
Игорь встал, аккуратно поставил банку с пивом, сгреб его за свитер, вытащил из-за стола и одним ударом отправил ко входной двери:
— С моей невестой так разговаривать нельзя, усвоил?
— Ты что, свихнулся? Придурок, чуть зуб не выбил. Я же пошутил…
— Спрашиваю, усвоил?
— Усвоил, а ты психопат…
* * *
В воскресенье 10 декабря Игорь разбудил ее рано:
— Просыпайся, солнышко. Надо торопиться…
— Куда? Сегодня воскресенье. На рынок схожу позже… — Мила недовольно потянула на голову одеяло.
— Сегодня сороковой день по Антонине Федоровне. Вчера баба Вера звонила: надо заказать молебен и попасть в церковь на первую молитву, как она там называется, забыл.
Мила ахнула, вскочила, заторопилась, путаясь в рукавах.
— Она сказала, что в церковь женщинам обязательно нужен платок. Но ты же не носишь, так я вчера купил. Считается, что траур, поэтому черный. — Игорь раскинул на руках тонкую кружевную шаль.
…По пустым улицам кружила поземка. В выстывшей церкви почти никого не было. Мила сняла капюшон, расправила шаль. Батюшка у алтаря, одергивая облачение, перебирал какие-то бумажки.
— Нам нужно молебен на сорок дней.
— Панихиду. Молебен за здравие. Сегодня ранняя литургия. Запишите имя усопшего в поминальный синодик.
— А где его взять?
Подошел молодой служка, показал стопку нарезанных листочков. На одних от руки было написано «За здравие», на других — «За упокой». Подвел к двум ящикам, на одном под крестом — «молебные», на другом — «на ремонт храма». Игорь положил в оба по бумажке. Служка восторженно уставился на Милу, потом спохватился, прошептал:
— Еще свечки купите. Вон свечной ящик, — и сам подал ей зажженную тонкую свечу.
У Милы свело пальцы от холода. Игорь взял карандаш, крупно и четко вывел «Жемчужникова Антонина Федоровна» и передал служке.
— Фамилию и отчество не нужно. Господь каждую рабу свою знает по имени, — он протянул листок Миле: — Подайте батюшке своей рукой…
Мила вслушивалась, старалась различить слова, понять, чем они важны для мамы там, после смерти. Гудел бас дьякона:
— Об оставлении согрешений их, простите ему всякое согрешение, во-о-ольное или нево-о-ольное…
Но вступал хор, заглушая дьякона: «Господу помолимся, Господу помолимся, Господу по-о-омо-о-лимся…»
От напряжения разболелась голова. Было очень холодно, и Милу начала бить крупная дрожь, свеча затряслась в руке. Игорь молча забрал ее свечку, поставил вместе со своей в углубление возле иконы и повел ее из церкви.
— Ты совсем закоченела. Сейчас поедем к деду на завтрак. Знакомиться.
— Как? Так рано? И ты меня не предупредил, мне надо голову вымыть и переодеться…
— Нормально. Старик любит «жаворонков», всегда говорит: «Кто рано встает, тому Бог подает». В общежитие заедем: наденешь что-нибудь теплее этой куртки, декабрь все-таки…
