Книга Самоходчики , страница 95 – Артем Драбкин

В бою, обычно, командир машины наблюдает за полем боя и видит — где цели, куда ехать надо. Ему и по рации подсказывают и он сам осматривается. А потом он нам дает указание: «Цель такая-то!», а мы уже туда стреляем.

А если выбирать из пушки или танка, то хочу сказать, что танка немецкого мы боялись больше. Как-то в бою рядом с нами шла «самоходка», так ей немецкий танк своим снарядом прямо отрезал ствол орудия. Прямое попадание было и ствол словно срезало, он на землю упал и покатился.

Какая оптимальная дистанция была для уничтожения вражеского танка?

Чтобы гарантированно поразить цель, до нее чем меньше расстояния, тем лучше. Расстояние до цели нам всегда командир передавал. Он передал, заряжающий с замковым нужный снаряд зарядили, я прицелился, даю команду механику-водителю, тот выжимает «главный» и производим выстрел.

Перед выстрелом Вы, как наводчик, какую команду подаете, когда цель у вас в прицеле?

Я говорил: «Цель готова!», командир давал команду на огонь, механик-водитель выжимал «главный» — и полетел наш снаряд.

Каков был национальный состав вашего экипажа?

Практически все были русские, один только Лымарь был то ли поляк, то ли белорус.

В полку или батарее случались конфликты на национальной почве?

Ничего такого у нас совсем не было. Никто никого из-за национальности не унижал.

Могли за какие-нибудь проступки, в качестве наказания, снять с экипажа?

Тоже такого не было. И даже слышать о таком мне не приходилось. Как экипаж был сформирован — так все и служили вместе, никого не трогали.

Могли в экипаж прислать кого-то другого на замену выбывшим членам экипажа, не выводя экипажа на формировку?

У нас в экипаже такого не было. Нам людей новых давали только на формировке в Челябинске.

Длительные марши приходилось Вам совершать?

Боевые марши были, но они, как правило, составляли не более двадцати километров. А чтобы такие уж большие, их не было.

На марше машина всегда своим ходом двигалась?

Всегда только своим, никто никого не тянул. Допустим, приехали эшелоном к месту, разгрузились у железной дороги и пошли дальше уже своим ходом.

На чем работал двигатель «самоходки»?

На дизельном топливе. Правда, его не называли «дизтопливо», а называли «газоль». Полный запас топлива СУ-152 составлял девятьсот шестьдесят литров. Там, где сидел механик-водитель, был бак на двести литров и еще по бокам два бака были.

Немецким дизельным топливом не приходилось заправляться?

Нет, немецким топливом мы не пользовались.

Когда нас учили на механиков-водителей, то мы видели английские танки «Валентина». Красивые танки, чистые, белые изнутри. Наша техника изнутри никогда не красилась, обыкновенное железо и все. А у них выбелено все в машине, красота!

Вас готовили на «Валентайнах»?

Нет, это были другие — нас на наших готовили, советских. Нашими учебными танками были Т-34. После того как нас разделили, нас, будущих «самоходчиков», отправили в Челябинск, а остальных — в Нижний Тагил, там Т-34 выпускались.

За время боев экипаж несомненно «обрастал» каким-то скарбом. Где хранили в «самоходке» все это общее хозяйство?

Для всего место там находилось. У нас НЗ был в машине, этот неприкосновенный запас нам выдавался, когда мы машину получали на заводе. Он был рассчитан на пять суток, в него входили консервы, сухари, по двадцать штук на человека, сало. Мы не имели права его использовать до особого распоряжения командира. Разрешалось НЗ брать в случаях, если машину подбили или что-то с ней случилось.

А кроме НЗ? Например, что-то из трофеев?

Есть места и для этого. Когда Минск взяли, там был спиртовой завод с большими подвалами. Первой к этим подвалам подошла пехота, а эти подвалы были закрыты. Они из автоматов прострелили дверь, а в подвале стояли немецкие цистерны со спиртом. Они прострелят цистерну и оттуда ручеек ссыт потихоньку. Пол в подвале был цементированный, спирту деваться было некуда и все вокруг было им залито.

У нас Лымарь брал имеющиеся канистры и бегал в этот подвал, набирал для всего экипажа спирт.

Канистры были из-под солярки?

Нет, у нас были и чистые канистры.

На что пускали трофейный спирт, кроме как пить?

Больше никуда. Только пить. Ну, иногда и руки помыть им приходилось, когда поблизости воды не было.

Меняли его на что-нибудь?

Нет. А на что менять? На еду? Так у нас с ней недостатка не было. Это пехотинцы могли голодать, а у нас всегда еды полно было.

Когда Вам придавали десант, вы их подкармливали?

Конечно. Всегда угощали их едой.

Американскую тушенку пробовали?

Пробовал! Отличная тушенка! Длинная такая баночка, откроешь ее, а там мясо уже порезанное кружками — в каждой баночке по пять таких кружочков. Мне американские консервы нравились даже больше, чем немецкие.

А трофейную пищу добывали для себя?

Вот, опять, в Минске мы этой трофейной едой основательно запаслись. Там были немецкие консервы, хорошие такие консервы, вкусные.

Причем они открывались ключом, на наших консервах такого не было. Да и с едой иногда у нас бывало не очень, давали одни сухари.

Когда учился зимой в танковой школе в Сталиногорске, нам выдавали хлеб настолько замерзший, что ничем невозможно было разрезать буханку. До того мерзлый хлеб был. Нам давали буханку на троих и, чтобы разделить ее на всех, приходилось ее пилить. А когда распиливали, то не дожидались, когда он оттает — ели мерзлым.

В Минске были пассажирская станция и товарная станция, так вот, когда мы захватили Минск, то на железнодорожных путях товарной станции обнаружили стоящий эшелон, из которого немцы разгружали испеченный хлеб. Вот там мы хорошо запаслись хлебом. Там, в вагонах, буханки хлеба прямо штабелями лежали.

Куда же Вы сложили все это продовольствие?

Да мы не так уж и много брали, чтобы девать некуда было. Кроме консервов с хлебом нам даже немецкий ликер приносили в ящиках. Но это уже они не сами доставали, а у кого-то на что-то выменяли.

«Они» — это кто?

Да наши, «самоходчики», только из другого экипажа.

Перед боем наливали себе «сто грамм»?

В Сталинграде единственный раз нам перед боем дали по «чекушке» каждому бойцу и больше я не встречал случаев, чтобы выдавали спиртное перед боем, пока не попал на Третий Белорусский фронт. Вот там опять спиртное стали выдавать. А на Первом Украинском нигде ни грамма не выдавали.