Книга Небо принадлежит нам, страница 50 – Люк Оллнатт

Анна встала с дивана и ушла на веранду домывать окна. Все мои мысли сейчас крутились вокруг одного – позвонить Неву. Мне нужно было доказать, что он настоящий, доказать не только Анне, но и самому себе. Пусть он никогда не просил перевести на его счет деньги («всего 25 фунтов – и прощай, рак!»), не заваливал спамом («путь к исцелению – единение с матушкой-природой»), я тем не менее в нем сомневался. В одном из писем я спросил, есть ли у него жена или подруга, но он не ответил. В другой раз я поинтересовался, где он живет, – и снова ничего. Мелочи, да, но именно они не давали мне покоя.

Было и еще кое-что странное. Нев открыто поддерживал клинику Сладковского, много писал о ней на разных форумах, но почему-то на сайте клиники я не увидел видео с его участием. Почему случай Джоша – мальчика, полностью выздоровевшего после удаления глиобластомы, одной из самых агрессивных и страшных разновидностей опухоли, – обошли стороной?

Однажды вечером я решил, что пора развеять мои сомнения, и загрузил в «Гугл» фотографии Джоша, надеясь найти их первоисточник. Однако все ниточки неизменно вели к фотоальбому Нева. Тогда я прогнал снимки через скрипт, который сам написал: он должен был выявить, когда и где их сделали, – но никаких данных не обнаружил. Ровным счетом ничего.

– Алло, – раздался в трубке мужской голос. Акцент был северный. – Нев слушает.

На мгновение я потерял дар речи. Все-таки в глубине души я думал, что Анна права и на том конце провода мне никто не ответит.

– Алло, – повторил голос. – Кто это?

– Нев, привет. Это Роб.

Пауза.

– Привет, Роб, очень рад тебя слышать.

Я знал, что Нев живет на севере: Джоша лечили в королевском госпитале Престона, – и все же его сильный акцент меня поразил. Судя по доносившимся до меня звукам, где-то неподалеку играли дети.

– Подожди секунду, – попросил Нев и сказал кому-то: – Не забудь разуться.

На заднем фоне что-то бухнуло, послышалась какая-то возня.

– Извини, пожалуйста. Мы только что из парка вернулись. Что там у тебя, Роб? Как идут дела?

– В целом неплохо, – ответил я. Прозвучало банально и дико. – То есть, вообще-то, Джек чувствует себя не очень.

В трубке повисла гулкая тишина – будто я звонил не в Англию, а за тридевять земель.

– Что тут скажешь, Роб? Я знаю, каково это. Мысленно я с вами.

– Спасибо. – Я не знал, с чего начать. – Слушай, я вот почему звоню. Мы с женой только что обсуждали эту пражскую клинику…

Анна метнула в меня гневный взгляд и замотала головой.

– Жена настроена скептически – о клинике ведь столько нелестного пишут…

Молчание.

– Ты слышишь меня?

– Да, слышу. – Голос Нева вдруг стал ледяным.

– Я не то чтобы… просто, понимаешь… – пробормотал я.

– Все нормально, – ответил он. – Я привык к такому отношению и все понимаю. Только знаешь, Роб, я ведь инженер, а не медик. И я не стану уговаривать тебя – или кого-то еще – обратиться в клинику. Это уже тебе решать. А я могу сказать лишь то, что Джошу там помогли.

На несколько секунд воцарилась тишина, и до меня донеслись смешные мультяшные голоса.

– Спасибо тебе. Для меня это очень важно. Нам просто очень нелегко сейчас.

Я поднял голову и увидел, как Анна с Джеком медленно спускаются с лестницы. Джек двигался слегка неуверенно, зажав под мышкой Маленького Мишутку.

Я не знал, о чем еще говорить с Невом. Спросить его, не врет ли он мне о здоровье своего сына, в то время как Джош сидит в соседней комнате и смотрит мультики? Бред.

– Нев, прости, но мне пора. Джек только что проснулся.

– Конечно, Роб, что ты. – Голос Нева снова потеплел. – Рад был с тобой пообщаться. Если снова захочешь поговорить – о чем угодно, – звони не раздумывая.

– Спасибо, Нев. Правда, огромное тебе спасибо.

Я ждал, пока он первый повесит трубку, но он почему-то этого не сделал. Несколько секунд я слушал его дыхание, и, когда я уже собирался оборвать звонок, издалека до меня донесся детский вопль: «Па-а-ап!» Нев зычно рявкнул: «Уже иду, малыш», после чего в трубке послышались приглушенные голоса и звуки передвигаемой мебели. И тогда я повесил трубку.

В спальне стояла непроницаемая, оглушающая тишина. Анна читала книгу и даже не взглянула на меня, когда я вошел. После моего звонка Неву мы с ней не разговаривали и ходили по дому, делая вид, что не замечаем друг друга.

– Прости, – сказал я. – За то, что был несправедлив к тебе и психанул. Мне очень, очень жаль.

Анна отложила книгу и разгладила простынь ладонью.

– И ты меня прости. Я неправильно себя повела. Ты ведь стараешься помочь Джеку, я понимаю, но мне кажется…

Она запнулась, не желая ворошить тему, явившуюся яблоком раздора, и посмотрела на меня. Взгляд был настороженным, даже испуганным.

– Мне стыдно такое говорить, это эгоистично, я знаю, но я не могу отделаться от ощущения, что я тебя теряю, – призналась она.

Стыдно. Еще бы, ведь как можно думать о такой глупости сейчас?

– Перестань. – Я погладил ее по ноге. – С чего ты вообще это взяла?

Анна пожала плечами:

– Мы отдалились друг от друга. Но я тебя не виню. Наверное, это неизбежно.

– Ага, – неопределенно отозвался я, тупо разглядывая узор на пододеяльнике и дергая выбившуюся нитку.

– Раньше мы ничего не скрывали друг от друга, – продолжала она. – Помнишь, как после потери детей мы сидели допоздна, часов до двух ночи, и говорили, говорили… Было очень тяжело, но на душе становилось светло оттого, что это наша общая боль, что мы друг друга понимаем. Мне так хотелось выговориться тогда, но сейчас… Я не могу. Просто не нахожу слов.

В комнате царил полумрак. Тусклый свет прикроватной лампы нагонял тоску, создавая ощущение, будто мы лежим в гостиничном номере, а не в собственной спальне.

– Да я и сам их не нахожу, – сказал я.

– Не хочу тебя терять, – прошептала Анна. – Не хочу, чтобы с нами произошло то же, что с остальными… – Она осеклась. – Только не с нами.

Я знал, кто эти остальные, – семейные пары, пережившие смерть ребенка. Мы видели их в кино, читали о них в романах – и хорошо представляли себе, что с ними происходит. Ребенок, который когда-то связал мужчину и женщину, становился причиной их разрыва, потому что каждый из них превращался для другого в невыносимое болезненное напоминание о том, кого больше с ними нет.

Она заплакала, и, хотя за все эти годы мы научились разбираться в слезах друг друга, я растерялся, потому что никогда раньше не слышал такого плача. Это были слезы какой-то другой Анны, из другого мира, другого века…

Я прижал ее к себе. По ее щекам струились слезы, из носа текло.