Онлайн книга «Напиши себе некролог»
– Что? Знаете, где она? – Знаю. Аннушке вот не решилась сказать. Она и без того не жилец. Дохтур, что резал ее, удалять ничего не стал. «Поздно, – сказал он Аристарху Матвеевичу, – опухоль ужо в легких». Велел лекарство пить, чтоб болей не чувствовала. – И все же где Капа? – В хор она поступила. Уж как рыдала, когда Говориловна ее уговаривала. У меня сердце кровью обливалось. – В какой хор? – Про то Говориловну спросите. – Кто такая? – Сваха местная, в Соляном переулке живет. Только не вздумайте ее Говориловной назвать, еще обидится. Пелагея Гавриловна она. – Садись, касатик, – Говориловна с ходу пригласила за стол, заставленный пирожными и вазочками с вареньем. – Чай али кофий? Арсений Иванович попытался представиться: – Яблочков… – И яблочков подадут, коль желаешь. – Я по делу… – Знаю, касатик… Невесту ты ищешь. Блондинку, брунетку, рыжую? – Эту, – сыщик сунул фотопортрет Гневышевой. – Белены, что ль, объелся? Она ж «голая» [24]. Ни в столе краюшки, ни в мошне полушки, одна копейка и та ребром. Давай лучше вдовушку за тебя посватаем. Век будешь благодарен: одна рука у ней в меду, другая в сахаре… – В другой раз. – Думаешь, ждать тебя, голодранца, будет? Таких касатиков, что сельдей в бочке. – Я тебе не касатик. Сыскная полиция, чиновник для поручений Яблочков, – наконец сумел представиться Арсений Иванович. – Где находится Капа Гневышева? Говориловна пожала плечами: – На Моховой, дом Зубовой, вход со двора, аккурат под крышей… – Где проживает, без тебя знаю. Только нет ее там, сбежала. – Врешь! – очень искренне удивилась сваха. – Не забыла, с кем говоришь? – Прости, касатик, вырвалось. Удивлена потому что. Девка-то она красивая, в содержанки определить раз плюнуть. Но артачилась, нос воротила, мечтала замуж по любви. А я ей: «Глупенькая! Чтоб по любви, нужны деньжата. Шитьем-то их не заработаешь. А вот пением запросто». Слышал бы ты, как она поет, касатик, голосок – прямо ангельский. Но не уговорила. Сбежала, говоришь? Яблочков встал. – А про вдовушку подумай. Денег у ней столько, за всю жизнь не сосчитаешь. Догнала его во дворе: – Знаю, где Капа… – Где? – Поклянись, что Ирму проклятущую прижмешь, заставишь заплатить. – Кто такая? – Хозяйка русского хора в «Крестовском саду». Столкнулись мы с ней в прошлую пятницу на Литейном. Я обрадовалась, потому что двадцать рублей мне должна. Прачку ей осенью пристроила, Фенькой звать. На рожу, правда, не вышла, вся рябая, но поет звонко. Восемьдесят рублей Ирма отдала сразу. А двадцать поприжала. Вдруг Фенька не потянет? Но та поет и поет. Ну так вот, столкнулись мы, стала я с Ирмы деньги требовать. А та в ответ на жизнь давай жалиться. Мол, доходов нет, потому что певички ейные примелькались. Нет ли новинок на примете? Иначе, де, долг не отдать. И я, дура безголовая, про Капу и открылась. И что дворяночка, и что «кровь с молочком», и что на воскресную службу ходят исключительно ее послушать. Ирма аж вцепилась в меня – «вези немедленно». А я, что поделать, руками развела, мол, «не созрела» девка, не дошла до того отчаяния, чтоб в хористки… Зря я про церковь сболтнула. Видать, Ирма сама в воскресенье туда сходила и за моей спиной с Капой сговорилась. Сэкономить вздумала, дрянь такая. Я бы за Капу три «катеньки» [25] с нее содрала. На пристани у Летнего сада Яблочков сел на пароходик, который за двугривенный отвез его на Среднюю Невку к «Русскому трактиру». Вход туда стоил тридцать копеек, которых Арсению Ивановичу было жаль, и вместо оплаты сыщик предъявил на входе удостоверение. Однако ожидаемого впечатления оно не произвело: – У нас и приставы платят, и даже полицмейстер, – сообщил презрительно швейцар. – А я не развлекаться, урок [26] исполняю. Некую Ирму велено опросить. Знаешь такую? – Ирину Макаровну, хозяйку русского хора? Яблочков кивнул. – Они-с так рано не приходят. Ближе к полуночи приходьте. – А где эта Ирма живет? Швейцар заколебался: – Точно из сыскной? – Ты что, читать не умеешь? – Нет, – признался тот. – Нам без надобности. Ирина Макаровна вместе с хором на Опекунской [27]проживают. Тут недалече, за рощей. Звуки рояля и женское пение слышны были с улицы. Чтобы не мешать репетиции, Яблочков стучаться не стал, вошел в дом без спроса, гадая по дороге, Капа-то поет или нет? Дойдя до общей залы, аккуратно заглянул – одетые в сарафаны певички стояли кружком у рояля, внимая солистке: Я все еще его, безумная, люблю! При имени его душа моя трепещет; Тоска по-прежнему сжимает грудь мою, И взор горячею слезой невольно блещет: Я все еще его люблю.
[28] Арсений Иванович внимательно рассмотрел девиц. Увы, Капы среди них не оказалось. Хотел было удалиться, но его вдруг заметили: – Что вам угодно? – завизжала дама лет сорока, единственная, кто не в сарафане, – на ней был розовый со складками капот. Пение прервалось, дюжина пар глаз уставилась на Яблочкова. – Простите, не хотел мешать… Сыскная полиция, – достал удостоверение Арсений Иванович. – Ирина Макаровна? – А в чем дело? – дама в капоте подошла к сыщику. – Позволите на пару слов? – Подайте шубу, на улице холодно. Они вышли в сад и уселись на скамейку под вишней. – Признаюсь, Говориловна меня заинтриговала, – ответила Ирма на вопрос про Капу Гневышеву. – Потому встала в воскресенье пораньше и поехала в Пантелеймоновскую церковь [29]. Сваха не обманула, голос девушки действительно был божественен. Внешность – тоже. И я решила уговорить ее сама. Соврала, что была знакома с ее покойным отцом, выразила соболезнование, предложила помощь. Она слушала благосклонно. И если бы не ее брат… Он обругал меня бранными словами. Очень невоспитанный юноша. |