Онлайн книга «Напиши себе некролог»
Крутилин чертыхнулся, пообещав, что подобную наглость без последствий не спустит. И поехал обратно. А вот уже знакомый читателю пристав четвертого участка Петербургской части капитан Феопентов, наоборот, просиял, увидев Крутилина: – Как здорово, что вы лично занялись этим делом. Просто гора с плеч. Боялся, что свалят его на меня. А я в сыске как свинья в апельсинах. – Вскрытие произвели? – Да, вот протокол. Крутилин быстро его прочел: кроме смертельной раны на темечке и синяков на лице доктор обнаружил множество прижизненных кровоизлияний на теле. С кем же Костик подрался? С отставным солдатом Пашкой или купцом Пятибрюховым? Почему Степан Порфирьевич не признался, что Костика видел, и не только видел, но и руки против него распустил? Лодку нашли там, где указал Очкарик, лежала на берегу днищем вверх. Когда городовые ее приподняли и перевернули, Крутилин обнаружил на земле груду опилок, часть из которых была окрашена в бурый цвет. Кровь? Частный доктор Долотов, который вызвался ехать с Крутилиным, достал склянку с перекисью водорода и капнул на опилки. Сразу появилась шипящая белая пена: – Кровь, – заключил эскулап. Пашка был сильно пьян. Когда городовые его растолкали, полез к ним обниматься. В его кармане обнаружили четыре красненьких [42]. – Где ты их взял? – спросил его Крутилин. – Бог послал, – сладко улыбнулся пьяница. – Везите в сыскное, – велел Иван Дмитриевич, а сам снова направился к Пятибрюхову. – Я же просил рассказать правду. – Так я и хотел рассказать, но, когда про гибель Костика услышал, перепугался. Побоялся, что на меня подозрения упадут. – Считай, что упали. И упали крепко… – Иван Дмитриевич, да за что мне Костика убивать? – А за что пинками прогонять? – Так плату потребовал увеличить. Вот я и рассвирепел. Нанял-то его из жалости. А ему, наглецу, видите ли, мало. В сыскной Пашку окатили ведром ледяной воды. – Пить! – потребовал он. – Ты убил гимназиста? – Пить… – На каторге напьешься, в Енисее воды много. – Не убивал, вашеродие. – А кто убивал? – Не знаю. Пошел ночью рыбачить, как обычно, толкнул лодку, запрыгнул, а там – тело. – В котором часу дело было? – А я знаю? Часы рядовым не положены. А звезд летом в Питере нет, словно днем светло. Может, в полночь пошел. Может, позже. Не знаю. – Где находился до того? – В трактире, где ж еще? А как его закрыли, спал под его дверью. Там и проснулся. – Как же у тебя рука на мальчишку поднялась? – Вашеродие… – Ваше высокоблагородие! – Высокоблагородие. Не убивал, клянусь. Не могу я православных губить. Турок – запросто, англикашек – тоже, французиков всяких убивал. Черкесов, как свиней, резал. А вот наших не могу… Ей-богу, не могу. Невиновен я, отпустите. – Хорошо, допустим. Ты залез в лодку, нашел тело. Почему в полицию не побежал? – Я разве дурной? Кто ж в такое поверит? Меня же в убийстве и обвинят. Потому решил труп утопить. Вышел в Невку, а там рыбаков – как кобелей на сучке. Пришлось держаться от всех подальше, чтоб никто не увидел, что у меня за груз. И долго ждать. Часа два прошло, а может, три, пока все лодки разъехались. Чтобы тело пошло на дно, ранец к ноге пристегнул. Да, видно, тяжести в нем мало. Всплыл, подлец. Вот горе-то. – Червонцы где взял? – У мальца в карманах нашел. Пять штук. Зачем они ему? Пришлось забрать. Один ужо пропил. – То бишь воровство ты признаешь, а в убийстве сознаваться не желаешь? – И в воровстве не желаю. Воровство – когда у живого отымешь. А мертвому, что ему надо? Только крестик на шее. Крестик я оставил. Крутилин битых три часа опрашивал Пашку, по кругу повторяя вопросы. Но отставной солдат твердил одно и то же. В девять вечера в камеру постучали: – Иван Дмитриевич, агенты заждались, – сообщил Фрелих. – Пусть Яблочков рапорты примет. – Нет его. – Как нет? – Как ушел утром, так и не возвращался. – Где его носит? – Крутилин выскочил из камеры. Проходя через приемную, заметил заплаканную посетительницу, с виду кухарку. Та вскочила: – Ваше… – Завтра приходи, некогда. – Пристав послал… – Завтра, – рявкнул Крутилин. – Степанида я, кухарка Гневышевых. Крутилин обернулся: – Неужто Капа вернулась? Та покачала головой: – Анна Сергеевна свое лекарство разом выпила. Тихо так померла. Я даже не слышала. Записку вам оставила. Пристав велел отдать. Дрожащими руками Иван Дмитриевич взял записку: «Простите меня, люди добрые, за все зло, что совершила, за обиды, что причинила. Ухожу, потому что Господь всю семью мою к себе призвал. Значит, и мне пора. Надеюсь, что господин Крутилин найдет убийц Капочки и Костика. Анна Гневышева». – Почему она решила, что Капа мертва? – Сердце материнское подсказало. 2 июня 1871 года, среда
За завтраком Крутилин обычно просматривал газеты. Но сегодня почтальон припозднился, пришлось знакомиться с ними в пролетке. Открыв страницу с происшествиями и прочитав первый заголовок, начальник сыскной так выругался, что извозчик крикнул «тпру» и испуганно обернулся. – Откуда узнали? – спросил его Крутилин. – Чаво? – Про Гневышевых. Извозчик пожал плечами: – Про каких Гневышевых? Крутилин махнул рукой: – Езжай, раз не знаешь. Крутилин принялся размышлять. Про исчезновение Капы и самоубийство Анны Сергеевны бутербродникам [43] могли сообщить в участке Литейной части. Но вот про Пашку-солдата, подозреваемого в убийстве Костика, там ничего не знали. Зато знал Фрелих. Приехав на службу, первым делом вызвал его. Старший агент вину отрицал. Ни крики, ни угрозы на него не подействовали. И хотя Крутилин был уверен, что Фрелих сообщил в газеты, доказательств тому не обнаружил. – Ладно, ступай. Но помни, я правду выясню. |