Онлайн книга «Напиши себе некролог»
Тот кивнул. – Станция Голицыно Московско-Брестской дороги? – переспросила тетушку взволнованная Сашенька. Похоже, сама судьба толкает княгиню туда, откуда была отправлена загадочная телеграмма. – Ну да, – подтвердила Анисья Ивановна. Двухэтажный Смоленский вокзал, шестой в Москве по счету и второй по размерам, был построен у Тверской заставы всего год назад, но сразу оживил эту окраину – цены на дома и пустопорожние земли повысились здесь весьма значительно. Еще при подъезде к вокзалу Сашенька с Анисьей Ивановной начали спорить, в каком классе ехать, – разница между первым и вторым была в семнадцать копеек, Ейбогина хотела их сэкономить. В итоге княгиня настояла на своем, взяв расходы на себя. Но и по дороге на дебаркадер, и уже заняв место в вагоне, тетушка ворчала: – Вам, питерским, лишь бы деньгами швыряться. Второй остановкой от Москвы были Фили. Обрадованный этим Володя стал громко рассказывать маме с тетушкой про Отечественную войну и знаменитый совет, состоявшийся в этой деревне. – Умненький какой у вас малыш, – похвалил его один из пассажиров, пожилой одутловатый господин. – И умненький, и крепенький, – подхватила Ейбогина. – И все молитвы знает. Троюродная племянница Сашенька всегда казалась ей чужой, неродной, сорной травой в их семействе. И замуж-то вышла не за купца, а за князя. И ладно бы ради титула. Так нет, умудрилась влюбиться. Конечно, вины ее в том нет, красавец-князь бессовестно охмурил глупышку ради приданого. Господа дворяне горазды и не на такие проделки. Но куда Илья Игнатьевич-то смотрел? Однако вот ребенок от князя уродился у Сашеньки на загляденье. Весь в стрельцовскую породу. Крепенький, умненький и все молитвы знает. Разительно отличается Володя от молодого московского поколения Стрельцовых. Им только бы кутить да деньгами сорить, на богомолье их и калачом не заманишь. Перед выходом в Голицыно Володя успел сообщить всем пассажирам, что близ станции расположены села Большие и Малые Вяземы, которые в свое время были вотчиной Бориса Годунова. Позднее уже царь Петр подарил здешние места своему воспитателю князю Борису Голицыну, от него и название станции. А в пятнадцати верстах от нее находится самый древний город губернии, древнее самой Москвы! – Звенигород. Пассажиры проводили юного всезнайку аплодисментами, а одутловатый господин подарил ему коробку конфет, которую Володя открыл прямо на перроне и угостил маму с Анисьей Ивановной. – Нет, спасибо! – отказалась княгиня. – Подождите меня здесь, я забегу на телеграф, дам папе депешу. – Говорю же, деньги тебе некуда девать, – опять проворчала Ейбогина. Вручив телеграфисту листок с депешей, княгиня раскрыла ридикюль, чтобы достать два рубля. – Княгиня Тарусова? – прочел подпись телеграфист, белобрысый молодой человек с глазами василькового цвета. – Супруга адвоката? – Да, это я, – кокетливо произнесла Сашенька. Похоже, известность мужа уже перешагнула Петербург, и его имя знают в каждом захолустье. – Я восхищаюсь вашим супругом, – признался старший телеграфист. – Каждый его процесс – будто роман с самым неожиданным финалом. – Спасибо, я передам мужу ваши слова, – прочувственно сказала Сашенька. По всей видимости, ей снова повезло. Поклонник мужа, без всякого сомнения, согласится выполнить его просьбу. – А супруг будет очень рад, если поможете ему в новом деле. – Я могу ему помочь? Вы шутите? – Нет, что вы! – А что надо сделать? – Седьмого числа отсюда отправили телеграмму в Петербург садовнику Эйлиху. Подписана она не была. Но вы ведь знаете, кто ее отправил? – Простите. Сообщать такие сведения посторонним лицам строго-настрого запрещено. Сашенька вместо двух рублей достала из ридикюля красненькую. – Тем более запрещено, – замотал головой телеграфист. – Вот если бы… – Если бы что? – уточнила Сашенька у умолкнувшего на полуслове блондина. Понятно, что он не решается назвать свою цену. Наверно, очень немалую. Сколько же хочет? Неужели сто рублей? – Вот если бы Дмитрий Данилович прислал мне свой фотопортрет с дарственной надписью. – Верните телеграмму, допишу ему про портрет. Сегодня же вышлет. Телеграфист отдал обратно Сашеньке листок. – Как вас зовут? – Нечепыркин Антон Васильевич. Княгиня, быстро дописав, вернула телеграмму блондину. Тот подсчитал слова: – Тридцать одно, итого четыре рубля. Ваше сиятельство, давайте вычеркнем мое отчество, тогда слов станет тридцать, вы сэкономите рубль [66]. – Не буду я ничего вычеркивать, тем более ваше отчество. Держите четыре рубля. И умоляю, Антон Васильевич, назовите имя отправителя. Я тороплюсь. Меня ребенок на станции ждет и старая тетушка. – Отец Илларион, священник Гребневской церкви в Одинцово. Но текст телеграммы писал не он, его почерк я хорошо знаю. Видимо, кто-нибудь из прихожан попросил его отправить телеграмму. – Одинцово далеко отсюда? – Двадцать верст. – Саввин монастырь по дороге? – Нет, что вы. Монастырь совсем в другую сторону. Пока Сашенька беседовала с телеграфистом, Ейбогина с Володей успели подкрепиться в станционном буфете холодной телятиной и нанять за три с полтиной тройку до монастыря. Княгиня не спеша шла к тройке, обдумывая, как преподнести известие, что в монастырь они с Володей все-таки не поедут: – Александра, ну где ты шляешься? – сделала ей выговор тетушка. – Давай залезай, а то на девятый час опоздаем [67]. – Простите, Анисья Ивановна, но муж прислал телеграмму. Просит заехать в село Одинцово по одному делу. Это двадцать верст отсюда. – Ну раз так надо, езжай. – Володечка, вылезай, – велела Сашенька сыну. – Нет, я в монастырь, с тетушкой. – В Одинцове тоже имеется церковь, и мы зайдем в нее обязательно. – В Одинцове? – задумался на миг Володя и тут же выпалил сведения из путеводителя: – Одинцово. Село в тридцати одной версте от Звенигорода, 203 жителя. Название – от фамилии первого владельца Одинца. В царствование Алексея Михайловича им владел окольничий Артамон Матвеев, потомки которого продали имение Ягужинским, а те, в свою очередь, графу Александру Зубову, брату фаворита Екатерины Второй. Церковь построена в девятнадцатом веке. И никто из великих в ней не бывал. Мне там нечего делать. |