Онлайн книга «Законы безумия »
– Я Герда, – впивается в меня колюченьким, но таким забавным взглядом, а потом падает рядом, – Шелест, давай поцелуемся, – закидывает на меня свои ноги. – Не, – задумчиво, – я с алкоголичками не целуюсь, – ржу над ее вытянувшейся мордашкой. – Вот за это я тебя и люблю, – улыбается. – За то, что с алкоголичками не целуюсь? – сжимаю ее протянутую ладонь. – За то, что в трусы ко мне не лезешь, – вытягивает ноги, и теперь мы оба находимся в полулежачем состоянии, тесно прижимаясь друг к другу боками. – Гера, ты только скажи, я двумя руками «за», – делаю серьезное лицо. Гера же хохочет, толкая меня локтем в бок. – Я Герда, Шелест, Герда, – протягивает последние буквы. – Ты Герда Шелест? Звучит. – Что? – зависает, а потом хитро улыбается. – Не дождешься. – Спи давай, Герда, – встаю с кровати. – Богдан, – оборачиваюсь, – спокойной ночи, – улыбается, морща носик. – Спокойной, – закрываю дверь и сбегаю вниз по лестнице. Мама что-то ваяет на кухне. Поэтому совершенно не слышит, как я захожу и сажусь за стол. – Богдан, – вздрагивает, оборачиваясь, – напугал же. – Прости. – Все, спать уложил? – Ага. – Герда же Гольштейн, если не ошибаюсь… – Угу, – делаю глоток холодного чая, оставшегося в моей кружке еще с утра. – Что это она так? – мама кивает в сторону гостиной. – Дела сердечные. – А ты, я смотрю, в плюшевые жилетки записался. – В сопливчики, – улыбаюсь. – Все-таки она тебе нравится, да? – Крышу сносит. – Ты учись давай, крышесносный. – У меня с этим все норм. – Посмотрим-посмотрим, – мама облокачивается на столешницу, складывая руки на груди, – ты там аккуратнее. Отец у нее, конечно… – Что? – Муд… козлик еще тот, а, казалось бы, такая семья приличная. – А кто у нее батя? – Ой, политик. Так что не лезь туда, мы для них черное пятно на их белом флаге. Кстати, Георгий Иванович сегодня звонил, полчаса мне дифирамбы о тебе пел, да и в школе все учителя тобой довольны. Говорят, какой у вас сын, Марина Юрьевна, головастый, даже про драку твою позабыли. В первый же день, между прочим, – окидывает строгим взглядом. – Мамулечек, я тебе уже говорил, что больше такого не повторится. – И я надеюсь, что это не просто слова, сынок. Поднимаюсь из-за стола, целуя мать в щеку. К черту все, заваливаюсь на уже разобранный диван, накрываясь одеялом с головой. На кухне еще слышится шум. Работает стиралка. Но мне плевать. Я вымотан до предела. Хочу одного: спать. Просто спать. Веки тяжелеют. Выныриваю я под утро. Полседьмого утра. Разлепляю глаза, противясь солнечному свету. Сто отжиманий, двадцать кругов вокруг дома, холодный душ, и я готов спасти этот унылый мир. Поднимаюсь наверх. – Гольштейн, поднимай жопулю с кровати, – стучу в дверь, бесцеремонно проходя внутрь. Гера подтягивает одеяло к груди. – Перегарищем-то несет, – распахиваю окно, стаскивая с нее одеяло. – Шелест, ты изверг, – шепчет, касаясь ладонью лба, – еще и маньяк. – Да че я там не видел?! Бухать надо меньше. Гера краснеет, еще немного – и ее миленькая головка лопнет, орошая всю комнату кровью и мозгами. Кидаюсь в нее своей футболкой. – Иди в душ, а то выглядишь… полотенце, – кладу рядом. – Ты… ты… – бесится, – сволочь ты, Шелест, – опускает ноги на ковер. – Где ванная? – Вниз и направо. Гера шагает к двери, а потом замирает. – А Марина Юрьевна?.. – Ее нет уже. Так что краснеть еще больше не придется. Гольштейн прикрывает глаза, а после выскакивает за дверь. Заправляю кровать и иду на кухню. Не мешало бы пожрать. Щелкаю кнопку чайника и достаю из холодильника сваренную вчера пшенку. Пару минут в микроволновке – и завтрак готов. Достаю тарелку, отчетливо слыша копошение. Выхожу в прихожую, где застаю Гольштейн. Она ищет свою верхнюю одежду. – Решила свалить по-английски? – в ответ тишина. – И даже спасибо не скажешь? – За что? – впивается обиженным взглядом. – За то, что я не бросил тебя в доме Макса пьяную… и тебя никто не от*мел. – Не сравнивай меня со своими ш*юхами. Ясно. Слова здесь бесполезны. – Завтракать будешь? Кашу, – зачем-то добавляю и смотрю на Гольштейн, как баран. Она кивает, медленно проходя мимо меня на кухню. Иду за ней и достаю еще одну тарелку. Мы едим молча. Точнее, я ем. Гера ковыряется ложкой в тарелке, не поднимая глаз. Иногда роняет прибор, быстро сжимая его пальцами. – Почему ты мне постоянно помогаешь? – бормочет себе под нос, но я отчетливо слышу, что она говорит. – А разве это плохо? – Наверное, нет. Спасибо, – поднимает глаза, – извини меня. За все, – уже громче, – я никогда столько не пила, просто Сомов, Катька и этот придурок в машине, а я… я не знаю, – откладывает ложку в сторону, – я… – поднимается из-за стола, замирая у окна. – Забей. Переживать из-за г*вна, оно тебе надо? Отрицательно мотает головой. Отчетливо понимаю, что вот именно в этом вся Гера. Хочет казаться заядлой сволочью, а сама… одуван. Подхожу, останавливаясь за ее спиной. Между нами пара сантиметров. Четко чувствую тепло ее тела. Гера стоит как гипсовая, ее выдают лишь еле ощутимые вдохи. – Пойдем. – Куда? – оборачивается. – Бокс любишь? – Нет. – Отлично, пошли, – хватаю ее за руку и тащу обратно в комнату. – Какой бокс? Что происходит? Ты ненормальный, – морщится, шагая по лестницам. – Ага, – пропускаю вперед, – садись на диван. Сам вытаскиваю из шкафа джойстики и PSP. Включаю телек, быстренько все подсоединяя. Кидаю джойстики на диван. – Мы будем играть? Серьезно? Мне и так плохо. Тошнит. – Ща таблетку принесу. А ты как думала? Сколько выпила-то? Быстро спускаюсь вниз, прихватывая аптечку. – Так сколько? – Не знаю. Бутылку шампанского и чуть-чуть рома. – Ну-ну, – сажусь на пол рядом с диваном, – смотри, там все просто. Вперед. Назад, уклоняешься, бьешь, лево, право, ну, по ходу разберешься. |