Онлайн книга «Солнечный круг »
Теперь в ее глазах появились слезы. Ольвин похолодел: – Я вас обидел?! – А вы… можете запереть дверь? – спросила она дрожащим голосом. Натыкаясь на стулья, он прошел к двери, отдернул занавеску. С усилием приподняв деревянную створку, поставил в проем, задвинул засов. – Так? Она кивнула: – Я просто не хотела… чтобы Алекс опять сюда явился и нас прервал. – Почему вы плачете? – Не знаю. – Она улыбнулась сквозь слезы. – Дайте мне еще что-нибудь послушать из вашего. Только ксилофон, или есть что-то еще? – Есть деревянная дудка. Сейчас… Он наспех приложил к уху ракушку, чтобы убедиться, что не ошибся. Да, это была мелодия, которую он придумал когда-то в трактире, и помнил, как веселилась публика. Ему хлопали, трактирщик пытался нанять его музыкантом на каждый вечер… Ирис слушала. Ольвин смотрел, задержав дыхание, как розовеют ее губы. Как в такт песне поднимается и опадает грудь. Там, в завитке ракушки, пела, повизгивала, закатывалась дудка – дерзкая, разбитная, бегущая по краю фальши, никогда не скатываясь за грань. Жизнь, веселье, вкус женских губ, сладость, горечь – все смешалось… Он встал. Пересек комнату. Теперь его и Ирис Май разделяло несколько шагов, а она слушала дудку, щеки раскраснелись… – Отойдите! Ольвин отшатнулся. Она смотрела на него яростно, щеки горели. Ракушка небрежно легла на стол к остальным. – Это не музыка. Это цирк на потеху толпе. Она мельком посмотрела на запертую дверь; в этом взгляде проявилось нечто, отчего у Ольвина сделалось кисло во рту. Он пятился до тех пор, пока не наткнулся спиной на стену. – Но… это такой жанр… Она молчала. Ольвин проклял собственную глупость. – Такой жанр, – повторил он безнадежно. – Простите, это было бестактно с моей стороны. В запертую дверь забарабанили: – Госпожа Айрис?! Ольвин прикрыл глаза. Сейчас она холодно попрощается и уйдет. Вот и все. – Подождите немного, – повысив голос, отозвалась она. – Но… – Подождите! – повторила она властно. Ольвин снова посмотрел на нее. Ирис Май думала о своем, разглядывала щелястый деревянный потолок и ракушки на столе. Затягивалась пауза. – С духовыми у вас не получается, – сказала она задумчиво. – При том, что техника мастерская. Вы не пробовали струнные? – У меня слишком короткие пальцы. Она встала, пересекла комнату, остановилась напротив: – Покажите. Он растопырил пятерню. – Обыкновенные пальцы. Вам пошла бы мандолина. Научитесь играть тремоло, это вполне в вашем характере… Кажется, она иронизировала. – Я пробовал, у меня не вышло, – сказал он с тяжелым сердцем. – Пробовали? – Ее сиреневые глаза чуть потемнели. – Может быть, остались записи? – Нет, – ответил он твердо. Она сдвинула брови: – Просто не хотите мне показывать, не так ли? – Не хочу. – Не доверяете? Он молчал. – Ну ладно. – Она поежилась, будто от холода. – Давайте тогда, наверное… упаковывать покупки, а то мой сопровождающий – он же с ума сойдет. Отоприте, пожалуйста, дверь… Он шагнул к выходу и обернулся через плечо: – Это длинная запись. – Вы же продали мне все свои ракушки, – сказала она прохладно. – Я послушаю на досуге. – А эту не продал. – Вот как? Он сжал зубы. Поддел лезвием ножа доску в углу, вынул из тайника ракушку, тусклую снаружи, с черным глянцевым устьем. – Не продается. Даю послушать один раз. Она насмешливо улыбнулась – и приняла ракушку из его рук. * * * Когда прозвучали первые такты, ей захотелось отнять ракушку от уха и высмеять его… Или дать оплеуху. Никто не смеет переигрывать «Времена года» Ирис Май! Но она слушала дальше. И дальше. И еще. Он открывал для нее то, что она увидела когда-то и забыла. Увлекшись, уводил мелодию в сторону, возможно, в холмы, залитые цветами, но всякий раз бережно возвращал на место. Где-то тарабанили в дверь, Алекс умолял отпереть, она орала, не отрывая ракушки от уха, чтобы ее ждали. Ждали. Ждали. Времен года, как известно, пять. Зима, весна, лето, осень и тлен – время между осенью и зимой, когда старая жизнь закончена, а новая еще не наступила. Ирис слушала музыку тепла и сочувствия, надежды и радости, удовлетворения и покоя, музыку смутной тревоги – и музыку смерти с надеждой на воскрешение. Она слушала с закрытыми глазами. Слушала, кусая губы. Слушала, глядя на Ольвина – тот сидел напротив, бледный и неподвижный, как кусок мрамора. * * * Она отняла от уха ракушку. На коже остался красноватый отпечаток. Ольвин в который раз проклял себя: не надо было позволять ей это услышать. Проще вспороть себе брюхо и выложить кишки на всеобщее обозрение. – Ольвин, – сказала она, – я хотела бы сыграть с вами дуэтом. – Что?! Ему захотелось поймать эту минуту в резонатор, вырастить кристалл, вложить в ракушку и сохранить навсегда. – Вы не просто музыкант. Вы… Я преклоняюсь. Она встала, и он вскочил тоже. Она шагнула к нему: – Где ваши инструменты? Резонатор, раствор, кристаллы? Давайте сыграем дуэт и запишем его… скажем, завтра? Я привезу свирель, а вы приготовьте все для записи. Да? Что с вами?! – Я не могу, – сказал Ольвин. Ему показалось, что с самой высокой вершины он летит в глубочайшую холодную яму. – Простите, но… я больше не могу записывать музыку. Она разглядывала его, тревожно, с сочувствием: – У вас что-то случилось? Почему вы распродали лавку? Простите, что я не догадалась спросить сразу. – Нет, ничего, – он через силу улыбнулся. – Резонатор… он разбился, а новый я уже не достану. Значит, пришло время что-то изменить в жизни… Извините, но я тоже не догадался спросить сразу: а как вы вообще оказались в Каменном Лесу?! К нам обычно никто не ездит… Она замешкалась на долю секунды. – Деликатный вопрос, но, вероятно, это не тайна: император захотел, чтобы я дала ему несколько уроков. Я приехала по приглашению лорда-регента. * * * У него застыло лицо. Прямо-таки за несколько секунд превратилось в деревянную маску. Ирис испугалась: |