— А то по тебе не видно.
— Ну вот, прицепился, — пробурчала раздосадованно я, скинув с плеча Сашкину ладонь. — Теперь фиг отстанешь, да?
— Почему же? Отстану, но… — многозначительная пауза не понравилась бы даже самому равнодушному и нелюбопытному человеку на свете. Что уж говорить обо мне?
— Что «но»? — присев на корточки возле телефонной тумбочки, я выдвинула небольшой ящичек и стала рыться в нем, надеясь найти хоть две-три свечи, а если повезет, то и фонарик, пусть даже и не очень яркий. Зарядка-то на телефоне не вечная.
— Отстану, но не сразу.
— Садист. Тут девушке плохо, а ты и рад на больной мозоли потоптаться.
— Маш, ну честно, скажи, ты правда боишься? — словно не веря в такую простую штуку, как боязнь темноты, спросил Саша.
— Да.
— Ой, чуча…
— Хватит обзываться, достал уже! — медленно проговорила (чтоб дошло наконец!) я, направляясь в зал.
Вот честно, когда-нибудь он меня выведет, и я поставлю ему под глазом фингал.
— Я же ласково, — с поучительными интонациями возразил беловолосый, идя позади меня.
— Ласково он… Я тоже ласково могу! Будешь у меня Скелетончиком!
— Кем? Это в каком смысле?
— В прямом! Есть больше надо, а то так и будут кости торчать, — я усмехнулась, слыша за спиной возмущенное хомячковое сопение. — Кстати, у тебя зажигалка есть? — внезапно спросила я, когда поняла, что спичек нигде не наблюдается.
— На, — почти тут же мне протянули небольшую пластмасску, призванную давать людям огонь.
— А ты знаешь, что курить вредно? — как бы между прочим поинтересовалась я, на самом же деле стараясь повнимательнее приглядеться к Саше. А может, он из-за этого такой тощий? Да нет, не похоже… я сигаретный дым всегда учую, а от него ни разу ничем подобным не несло.
— Я не курю… ну ладно, бывает, но очень редко, — все-таки сознался беловолосый под мое, хе-хе, изучающее молчание.
— Как же, как же, — хмыкнула я, и тут мне в голову неожиданно пришла одна мысль, отправителем которой оказался желудок. Ну, тогда все понятно. Чашечка чая и одно пирожное (и энное количество сахарной ваты) не лучший ужин для здорового человека. Проще говоря — хавать пора! Кстати, а Саша вообще меньше меня ел, всего-то две кружки кофе и все.
— Сань, пошли на кухню?
— Опять? Зачем? Я это кофе уже вид…
— Есть буду готовить. Пельмени любишь? — перебила я своего Скелетончика.
— Люблю!
— Значит, будешь помогать.
— Ма-а-аш, — почти тут же убито протянул парень, понадеявшись отвертеться от готовки. — Темно же, какое готовить?
— Ничего-ничего, уж как-нибудь смудрим пару пельмешек.
На самом деле все, что мне требовалось от Саши, так это чтобы он стоял около плиты вместе со мной и светил фонариком, помогая тем самым определять степень готовности блюда, ну или что-то в этом роде.
— Вода закипает, — предупредил меня Саша через пару минут.
— Ага, достаю уже, достаю, — пробормотала я в ответ, копаясь в холодильнике. — Вот они, гады… в самом нижнем ящике были! — пожаловалась я, с сомнением повертев в руках пачку с полуфабрикатами.
— Ну, их же сначала кто-то туда запихнул, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес светловолосый, посветив фонариком мне в лицо.
— Саша! — тут же прикрикнула я, закрыв глаза свободной рукой. — Детский сад, штаны на лямках!
— А то, — самодовольно подтвердил новоявленный детсадовец, оттягивая невидимые подтяжки.
— Эх, ты… Ну ладно, пошутили и хватит. Давай, лучше отойди чуть-чуть назад. Сейчас еду в кастрюлю засыпать буду.
— Засыпай, я тебе мешаю?
— Хорошо, если что случится — сам виноват.
Секундой позже:
— Ш-ш-ш! Кто ж так засыпает?! — зашипел Сашка, когда ему на руку попало достаточно большое (ну, это по моим скромным меркам) количество горячей воды.
— Я, — виновато буркнула я. — Прости.
— Ничего, — вздохнул покалеченный, открыв кран с холодной водой.
— Дай посмотрю, — попросила я, пытаясь заглянуть в лицо парня. Бесполезное занятие, учитывая, что кругом все та же темнота, а фонарик Саша оставил валяться на небольшом столике-подставке. — Дай, дай посмотрю.
— Зачем? — развернувшись, спросил блондин.
— Надо, — упрямо заключила я, взяв не сопротивлявшуюся конечность. И в моем упрямстве была определенная цель. Аккуратно переплетя наши пальцы, я осторожно подула на обожженное место и, почти не касаясь кожи губами, поцеловала.
— Маш, Маша, — позвал белобрысый олух. — Слушай, а ты там тоже… не ошпарилась, а? Ты чего такая странная?
— Идиотина, я тебя так утешаю, между прочим! — слегка скривившись, возмущенно ответила я и потопала обратно к плите.
— Фонарик бери, а то мне опять ничего не видно, — тихо буркнула, помешивая пельмени. — Если хочешь — ешь и можешь ехать.
— Прогоняешь? — спросил парень, и по его голосу я бы не смогла сказать, что он сейчас чувствует.
— Нет, — чуть поразмыслив, все же произнесла я. — Просто тебе же, наверное, домой хочется. Спать лечь, да и Маринка у тебя.
— Марина с Андреем, — поправил меня Саша и, как будто о чем-то неожиданно вспомнив, поинтересовался: — А давно у тебя это?
— Что?
— Ну… страх перед темнотой, — неуверенно пояснил он.
Неуверенно? Это точно тот нахальный тип, которого я встретила несколько недель назад?
— Перед темнотой — относительно недавно, а перед тишиной… да всегда.
— Расскажешь? — с осторожностью сапера на вражеской территории спросил парень.
— А что рассказывать-то? Банальщина. Одним словом, детские страхи. Ничего интересного.
— …
— Саш, — вздохнув, устало пробормотала я (ну как он не понимает, неприятно мне говорить об этом, особенно сейчас). — Ладно, только отстань. И, чур, не ржать!
— Я, по-твоему, совсем того, чтобы ржать?
— Ну, на нормального ты тоже не особо смахиваешь, — с ехидцей ответила я и, помолчав несколько секунд, все-таки начала:
— Тишину я не люблю с самого детства. Не знаю, как объяснить понятнее, но… тебе когда-нибудь приходилось чувствовать на себе чужой взгляд?
— Было пару раз.
— Вот и у меня так же. Стоило остаться одной — в тишине — как тут же начинало что-то мерещиться. В детстве мне казалось, что стены и вещи смотрят на меня каким-то долгим злым взглядом. В свою комнату в отсутствие родителей я вообще старалась не заходить. Знаешь почему? У меня там повсюду были разбросаны мягкие игрушки — всякие зверушки, герои сказок, обычные куклы, с которыми я не играла… и у всех у них, естественно, были глаза. Понимаешь, о чем я?
