Онлайн книга «Замурованные. Хроники Кремлевского централа»
— Как это? — Ну, значит, пришли с Питера люди и сказали, что народ вас выдвигает в президенты. Я говорю, это же криминал, тюрьма. Но поскольку я получил российское гражданство только в двухтысячном году, мне по закону не хватало двух лет до выдвижения, поэтому я решил, что массовых арестов не будет. Я сказал, что не хочу, понял, что это тюрьма, а мне эти люди говорят: «Как это? Вы распространяете такое учение, такие удивительные результаты, и отказываетесь идти в политику. Значит, вы лицемерите». Пришлось идти, хотя я с самого начала знал, что посадят. — А как ты хотел? Политика требует жертв. — Настоящая политическая деятельность — это как сенатор от Обамы. Комфорт, безопасность и трехразовое питание. Политика должна быть безопасной, у нас это еще в программе написано. — В программе вашей секты? — Нет, — спокойно поправил меня Грабовой. — Партии. Правда ее не зарегистрировали, и она называется партия «Другг». — Имени себя бывают только секты, а не политические партии. — «Другг» расшифровывается не как «Григорий Грабовой», а как «Друг государства». — Ты это когда придумал? — рассмеялся я, не в силах более сдерживаться. — Хотя, Григорий, если серьезно, тюрьма тебе только в плюс. Общенародная популярность, бесплатная реклама, сумасшедшие рейтинги. А «Грабовой» — это уже бренд. Теперь хочешь — в президенты избирайся, хочешь — водку разливай. Прикинь, по запотевшему хрусталю надпись золотом «заряжено Грабовым». Можно рассмотреть и бюджетные варианты. Линейка фармацевтики от Грабового. Тут тебе и от ожирения, и от облысения, и от импотенции. Опять-таки от наркомании и алкоголизма. Здорово! В ларьке водка, в аптеке снадобье. Как сказал Парацельс, лечи подобное подобным. — У нас нет понятия «рейтинг», — возразил Грабовой. — Наш президент говорит: это преемник и это преемник. Вот и все рейтинги. И я не считаю, что моя фамилия — это бренд. — Это почему? — Она запятнана. — И что? Главное, что все знают. Чем хуже тампонов или туалетной бумаги. Помнишь, был такой Герман Стерлигов, основатель биржи «Алиса». Так он себе вообще имя на гробах лепил. До сих пор в голове сидит: «вы поместитесь в нашем гробике без диет и аэробики». Недооцениваешь, Гриша, ты свои возможности. — Я по-любому хочу отмыть свое честное имя. — Забудь, не реально. В нашей стране лучше быть популярным гадом, чем реабилитированным мошенником! — Для меня все равно самое главное — отмыть свое честное имя. В Америке, по-моему, в девятнадцатом веке, был такой, не помню, как звали, предприниматель — исследователь Арктики, его оболгал губернатор и посадил в тюрьму. Кстати, тоже за мошенничество. И этому предпринимателю понадобилось целых восемь лет, чтобы отмыть свое честное имя. И даже губернатор затем перед ним извинялся. — Григорий, а ты конкретно знаешь, кто тебя закрыл? — Я вот сейчас думаю. В принципе меня мог посадить мой издатель. Он все время бесплатно печатал наши книги. А когда у нас стало трудно с финансированием, понадобились деньги на партию, мы к нему пришли и сказали, чтобы он нам платил. Может, он и организовал это дело… — Выяснил бы, если это тебя так интересует. — Меня сейчас, кроме выйти, больше ничего не интересует. — Хотелось бы еще понять, куда выходить, — профилософствовал я, все сильнее разочаровываясь в паранормальности нового сокамерника. — А что понимать! — взвизгнул вдруг сосед, словно оскорбившись моей недалекостью. — Вышел, в любую страну свалил и все! — Так уж и в любую! — Я хочу уехать в Америку. Меня туда звали преподавать. Условия хорошие. Можно в кредит взять дом в Бостоне или в Майями. Через два года он уже в собственности, — Грабовой сокрушенно вздохнул. — Я здесь не останусь! — Гриша, это уже невозможно, — изрек я замогильным голосом. — Почему? — глаза Грабового испуганно метнулись в мою сторону. — Ты принадлежишь народу! А как же партия, сторонники, казаки? Твое бегство равносильно предательству. Как сказал один сбитый летчик, ты в ответе за тех, кого приручил. На этом пафосном аккорде и к радости Григория нас вывели из дворика. По возвращении в хату разговор продолжился в новом ключе. — Тебе сколько лет, Григорий? — Сорок четыре. Четырнадцатого октября исполнится сорок пять. — Женат? — Да, женат, — без особого энтузиазма откликнулся Грабовой. — А детей у тебя сколько? — Согласно материалам суда, одна малолетняя дочь, а так много, — загадочно произнес Григорий. — Я же со Средней Азии. — Много — это сколько? — Шесть. Трое от первой жены и трое от второй, — пробурчал волшебник, демонстративно ковыряясь в баулах. Из сумки Грабовой достал несколько бумажных икон и у себя над головой прилепил образы к стене здоровенными стикерами «Свободу Григорию Грабовому». — Слушай, Григорий, — решился я раскрыть карты. — Я сейчас книгу пишу. Тюремные байки, беседы, интервью… Ведь что получается: информации по тебе много разной, но в основном она негативная. Вот тебе возможность, как ты говоришь, очистить свое честное имя. Давай красиво оформим наш разговор, подберем вопросы, разберемся, что у тебя не секта, а партия, не мошенничество, а научная деятельность, и выясним, кто и за что снял тебя с пробега… — Нет! — испуганно и категорично оборвал меня Грабовой. — Здесь нельзя о таких вещах разговаривать. — Это почему? — Ну, во-первых, это, того, может попасть в руки ментов, — замельтешил волшебник. — Если даже и так, то где ты рискуешь? — Да нет. Это не надо делать, — растерялся Грабовой. — Обо мне вообще ничего не надо писать. «Держи карман шире, — подумалось мне. — О тебе-то и не писать. Хе-хе». Принесли почту и газеты. С десяток писем и все Грабовому. Прессу Григорий не выписывал и не читал. Из копны корреспонденции кудесник выбрал письма жены, остальные, не читая, засунул в специально приспособленный под бумаги баул. Вскорости Гришу забрали к адвокату. Вернулся он часов через шесть в приподнятом задорном настроении. — Представляешь, мне сейчас адвокат сказал, что у меня число сторонников увеличилось на семь тысяч, — прямо с порога поведал Грабовой. — За месяц? — недоверчиво переспросил я. — Нет. За неделю. — А сколько всего у тебя народу? — У меня восемьсот тысяч сторонников. У нас же партийные отделения в семидесяти двух регионах. — И кто вас так сладко финансирует? — Никто. Денег у нас нет. Люди сами участвуют. — Чем участвуют? Баблом, квартирой, тачкой, дачкой? Ты сказки-то не рассказывай. Офисы, транспорт, съезды — на что? |