Онлайн книга «Дом учителя»
Она взяла за локоть Татьяну Петровну, легонько потянула вверх и вперед: – Идите! Потом расскажете, как там дело развернулось. Юра не заметил ухода мамы. Он снова сел на лавочку, скрестил руки на груди: – Это проверка, да? Никакого пункта «В» не существует? – Мальчик, когда я загадываю загадки, я говорю, что загадываю загадки. Ты, наконец, избавишься от скверной привычки не отвечать на суть вопроса, а искать в нем уловку? Это дурно попахивает, потому что следующий этап – будучи не в силах ответить по существу, станешь переходить на личности, ошарашивать анекдотическим абсурдом. Как учительница английского. Мы ее прорабатывали на педсовете. Английского дети не знали, а учительницу боялись до обмороков. Потому что она грозила им рукоприкладством постоянно, а периодически кому-нибудь выкручивала ухо или щипала. Детей в семьях редко бьют, порют, истязают – единичные случаи, какую бы статистику в популистских целях ни приводили некоторые депутаты. У нас, поди, не Англия девятнадцатого века, да и в двадцатом у них в школах еще были специальные служители при розгах. Наши дети небитые и пугливые. Так вот. Мы: тра-та-та, ла-ла-ла, нехорошо, непедагогично, самим неловко, мямлим. Она встает, этакая фигура – бочка с головой и с химической завивкой, и заявляет, что поражена неблагородству мужчин коллектива, которые помалкивают, когда женщину травят. Немая сцена. Мужчин было трое: директор семидесяти лет с нервным тиком обоих глаз, физрук, вечно разводящийся и при беременной следующей супруге, и трудовик, который избавлялся от ежедневного похмелья только к шестому уроку. При чем тут женщины, мужчины, когда она треснула ребенка по затылку, он клюкнулся в парту, кровь из носа потекла? – Пункт «В» – это начать действовать? – спросил Юра. – Тепло, но не горячо, – ответила Анна Аркадьевна. – Действовать целеустремленно, работать активно. – Много теплой водички, общие слова. Надо составить план, – смилостивилась Анна Аркадьевна, – график, расписание. Не в уме его держать, а на бумаге зафиксировать. Написанное организует, мы в большей ответственности перед написанным, чем произнесенным, и уж тем более перед просто обдуманным. Только кажется, что режим – это в детском саду да в тюрьме. Если конструктор, писатель, композитор, поэт, ученый находится в периоде напряженной творческой работы, то у него особый режим. Один раз поесть, три часа в сутки поспать, а остальное время осатанело творить – и это тоже режим. – Я понял! – воскликнул Юра. Опять вскочил, туда-сюда перед лавочкой побегал и рванул на выход со двора. – Юрий! – гаркнула Анна Аркадьевна. – Что? А? – затормозил он у калитки. – Вернись! Она смотрела на него и молчала. Зачем ей все это нужно? Учительство свербит? Дай объявление в местную газету: «Прививаю хорошие манеры за умеренную плату. Мастер-классы ежедневно после 19.00 по адресу…» Сказать ему, что самое обидное и для наставника, и для ученика сформулировано в поговорке: «Не в коня корм!» Она не желала и не желает быть его наставницей. Проклятое учительство! Смотрела и молчала. Юра сообразил, склонил голову: – Извините! Большое спасибо! Спокойной ночи! Я хочу пройтись. Анна Аркадьевна махнула рукой, как бы отпуская, позволяя удалиться. – Хочу пройтись, – повторил Юра, – если вы не возражаете. В этот момент он так походил на ее сына Лёню, что у Анны Аркадьевны остановилось дыхание и в груди кувыркнулось сердце, точно приостановив действие всех биологических веществ, кроме тех, что позволяют умиляться молодыми куражащимися нахалами. – Иди уж, оболтус! – сказала она. Впервые назвала чужого мальчика оболтусом, прежде этого только Лёня удостаивался. – Мама, если я оболтус, то Любаня – оболтусиха? Оболтуйка? – Нет! – Мама, скажи! – Я чучундра! А ты чучундрил! Чучундрилище, чучундрак, чучундридзе, чучу… – Чучулюба! Мама, а папа у нас кто? Хлопнула калитка, Анна Аркадьевна повернулась на звук. По дорожке шла девушка. Когда приблизилась, Анна Аркадьевна, не рассмотрев в тусклом свете лица, оценила одежду: буду мерзнуть вся из себя красивая. Узкие прозрачные брючки – колготки, что ли? – заправлены в сапоги до колена на высоких каблуках. Кургузая джинсовая курточка, под ней какой-то легкий свитерок. Между поясом брюк и курточкой полоска голого тела, пупок с сережкой. Температура воздуха не выше плюс десяти. «Хоть ноги в тепле», – подумала Анна Аркадьевна. Она столько билась с Любаней из-за неправильной одежды, столько аргументов приводила, включая убийственно-оскорбительные: «Глядя на тебя, не по погоде одетую, люди прежде всего думают, что тебе нечем хвастаться, кроме голых коленок и живота!» – Юра дома? – спросила девушка. Это, конечно, была Анжела. И она почему-то была знакома Анне Аркадьевне. Будто человек, увиденный в общественном транспорте, чей облик запал в память, и потом ты не можешь вспомнить, где его видел. Анна Аркадьевна определенно не ездила с Анжелой в кисловодских автобусах. – Добрый вечер, милая девушка! Меня зовут Анна Аркадьевна. Я квартирую у Татьяны Петровны. Не соблаговолите представиться или просто поздороваться? – Чего? Я эта… Анжела. Юра дома? – Юра ушел минут десять назад. – Куда? – Не посчитал нужным мне сообщить. – Давно? – Повторяю: десять минут назад. «Если она спросит еще и зачем, надо удержаться и не намекнуть ей, что мозги отморозила. Где же я ее видела? Почему она мне не нравится?» – думала Анна Аркадьевна. У девушки были распущенные волосы, пружинками спускающие на грудь и спину, в тусклом свете лампочки над крыльцом – мышиного цвета, при дневном свете, возможно, золотистые или платиновые. Каждые десять секунд Анжела запускала растопыренные пальцы от висков до середины черепа и встряхивала волосы. Они все теперь нервно встряхиваются и распушают гриву. Заметите, если понаблюдаете за голливудскими и отечественными артистками в телевизоре во время интервью. Илья не верит, когда Анна Аркадьевна, тыкая в экран, говорит, что эта воздушная, как бы естественная прическа, требует добрых полтора часа укладки в парикмахерской. Волосы оттягивают специальными утюжками и накручивают на фены с толстыми щетками. – Не веришь, иди сам посиди в дамском зале! – Очень мне надо! Если Любаня и ее подружки, как ты говоришь, встряхиваются, то ты, твои сверстницы в свое время, должны были иметь и осуществлять какую-то подобную манипуляцию. Какую? Анна Аркадьевна не могла вспомнить и проигрывала. Когда Любаня фигурировала пусть в отдаленно критической аргументации, у отца просыпалась способность стрелять по тылам противника. Благо, хоть чувство юмора не глохло, и он, разделяя стремление Анны Аркадьевны утеплить дочь, грозил пальцем Любане. Застудишь моих будущих родных внуков, я тебе приведу десять сироток на усыновление! Не отвертишься! |