Книга Горлов тупик, страница 78 – Полина Дашкова

– Поесть успел? – спросил Рябушкин.

– Мг-м. Во «внутрянке», в компании Виталика Типуна, – вполголоса ответил Юра.

Рябушкин нахмурился, кивнул, помолчал секунду и весело произнес:

– Ну, ежели сыт и нос в табаке, тогда давай-ка прогуляемся, подышим. Небось соскучился по снежку, по морозцу?

– Еще бы!

Они вышли с тыльной стороны синего корпуса в тихий заснеженный парк, побрели по аллее. Иван Сергеевич шел медленно, прихрамывал из-за ранения, Юра старался идти с ним в одном ритме. Стемнело, зажглись фонари, аккуратные сугробы вдоль обочин заблестели слюдяным блеском.

Рябушкин задал несколько вопросов о маме, о Вере и Глебе, рассказал о своих, остановился под фонарем и показал фотографию щекастого удивленного младенца.

– Внучка, Маргошка, три месяца.

– Красавица. – Юра улыбнулся. – Поздравляю.

– Спасибо. – Рябушкин спрятал снимок, хмыкнул: – Вот ведь, не ожидал от себя, старого циника, таких сантиментов. Конечно, дочек люблю, и говорить нечего, но когда были младенцами, я по молодости лет не понимал, не ценил да и видел их, маленьких, редко, урывками. Работал сутками, мотался по командировкам, домой возвращался никакой, а они пищат, выспаться не дают. Потом, конечно, когда подросли, осознал, что они для меня значат. А в Маргошку влюбился мгновенно, с первого взгляда. Как приехали забирать из роддома, на руки взял – дыхание перехватило, в глазах слезы, смотрю на нее, налюбоваться не могу. Теперь вот главный человек в моей жизни.

– В начале ноября родилась? – спросил Юра.

– Двадцать седьмого октября.

– Ого, точно как мой Глеб.

– Он у тебя шестьдесят второго?

– Ну да, двадцать семь – одиннадцать – шестьдесят два.

– Историческая дата, «черная суббота», апогей Карибского кризиса. – Рябушкин вздохнул, остановился у скамейки. – Давай-ка передохнем, нога сегодня ноет, зараза, видать, погода будет меняться.

Юра стряхнул перчаткой тонкий слой снега, помог Ивану Сергеевичу сесть, закурил, помолчал, наблюдая, как слоится дым в синеватом фонарном свете.

– Ну, о чем задумался? – спросил Рябушкин.

– Да так, вспомнил «черную субботу». – Юра передернул плечами. – Ночь накануне вообще не спал, слушал «Голоса», названивал в роддом. Странное было чувство. Мир замер, в любую минуту может начаться ядерная война, а я сижу на кухне и матерю их всех: совсем охуели? У меня жена рожает, а вы тут, блядь, что устроили? Очень выпить хотелось, но терпел, кофе варил. Думал, сразу, как родит, поеду. В палату, конечно, не пустят, под окнами постою, передам Вере цветы, яблоки. В одиннадцать утра позвонили. Мальчик, три пятьсот. Ну, собрался, сел в свой новенький «москвич». Еду. И вдруг перед глазами все вспыхнуло, ослепительный свет, ни фига не вижу, сердце колотится: началось! Кто начал? Мы или они? Господи, какая теперь разница? Ребенок, Вера, мама… Сейчас, сию минуту, что мне делать?

– И что ты сделал?

– Вслепую съехал к обочине. Вокруг спокойно, машины, пешеходы, никакой паники. Передо мной вместо лобового стекла паутина. Отдышался, понял, в чем дело: камушек из-под чьих-то колес ударил в стекло, пошли мелкие трещины, выглянуло солнце, в каждой грани преломился солнечный свет. Получился эффект ослепительной вспышки, а я со страху решил, что взрыв, ядерная война.

– До роддома в итоге доехал?

– А то! Достал из багажника тряпки, выдавил треснувшее стекло и вперед, с ветерком.

– Ты мне этого никогда не рассказывал, – заметил Рябушкин.

– Я никому не рассказывал. Стекло поменял и похоронил эту историю. Знаете, одно дело – учебные тревоги, лекции, документальные фильмы, и совсем другое – испытать реальный ужас, всем нутром ощутить. Вот интересно, эти бравые коршуны, в нашем Генштабе, в ихнем Пентагоне, они что, всерьез надеются отсидеться в бункерах? Ладно, себя не жаль. А дети, внуки? Они вообще соображают, что творят? Мы на Египет потратили полтора миллиарда долларов, вооружили их до зубов, Насер в шестьдесят седьмом чуть не столкнул нас лбами с Америкой, все на волоске висело. А потом Садат нас вышвырнул, как котят, и к американцам переметнулся. Так давайте теперь вооружать голубчика нашего Птипу! Великолепный реванш!

– Ты мне повторил пламенную речь, которую толкал в кабинете Ю. В.? – ехидно спросил Рябушкин.

– Нет, Иван Сергеевич, это я собирался так на Политбюро выступить.

Иван Сергеевич хохотнул, покачал головой, медленно, тяжело поднялся. Юра поддержал его под руку, они двинулись дальше.

– На одной чаше весов – ядерное оружие в ЮАР, на другой – перспектива нового Карибского кризиса, – пробормотал Рябушкин, – задачка не для слабонервных. Как думаешь, какой аргумент мог стать решающим?

– Наверное, фотокопии платежек банка в Базеле.

– Ты мне об этом не докладывал.

– Виноват, Иван Сергеевич. Информация совсем свежая и настолько серьезная, что я не рискнул передавать ее по обычным каналам. Маленький такой скромный семейный банчок, называется «Дрейфус». Там Птипу нашу братскую помощь конвертирует в доллары, вкладывает в недвижимость, тратит в свое удовольствие.

Рябушкин полез в карман за сигаретами. Сквозь дрожащий свет огонька взглянул Юре в глаза.

– Тебе нельзя туда возвращаться. Если ты действительно нашел лежбище Птипу, он тебя сожрет, в прямом, а не в переносном смысле.

– Он не знает.

– Ну что ты говоришь? Как он может не знать? Наверняка допросил твоего парня, все из него вытянул.

– Меня бы уже не было, – Юра помотал головой, – несчастный случай, змея укусила или скорпион, ну, или просто выпил, свалился в реку, там крокодилы.

– Он надеялся получить наши ракеты, поэтому тебя не тронул.

– Нет, Иван Сергеевич, он меня не тронул потому, что не догадался тронуть Иссу. На самом деле мне здорово повезло, Иссе тоже. Для Птипу представители племени Чва, которые остались в живых после переворота, вообще не люди. Он их так сильно презирает, что уже ни в чем не подозревает.

– Ладно, это мы с тобой обсудим подробно, со всеми деталями, у меня в кабинете. – Рябушкин поежился, поправил шарф.

– Замерзли, Иван Сергеевич? – спросил Юра.

– Да, немного. Давай еще кружок и пойдем греться.

Они свернули с главной аллеи, обогнули приземистое здание генеральской столовой. У заднего крыльца под фонарем белело объявление, крупными буквами: «Кормить кошек на территории объекта запрещается!» На крыльце сидел здоровенный упитанный котяра вместе со своим гаремом из трех кисок. Рядом – пластиковые тарелки с обглоданными куриными костями. Семейство мурлыкало, облизывалось.

– Эх, Юра, упустил ты свой шанс! – сказал Рябушкин. – Вот выступил бы в Кремле, посмотрел бы на тебя Леонид Ильич, и понравился бы ты ему, ну, как артист Тихонов, и спросил бы он Ю. В.: почему этот красивый полковник до сих пор в полковниках? Давай-ка мы его поднимем в генералы! Потом за наши ракеты Птипу наградил бы Леонида Ильича большим бриллиантовым орденом, а тебя полюбил бы еще горячей.