
Онлайн книга «Горизонт в огне»
![]() – А если Соединенные Штаты обанкротятся, пострадают все. – Но мне кажется, что у нас… – Наши финансисты интересуются только регулярными доходами, они в прошлом веке живут! Думают, что их система кризис переживет, идиоты! – Но… Какой кризис? – Предстоящий! Которого не избежать. Утонет в нем экономика. А ты как раз на корабле, который точно пойдет ко дну. Шарль обожал метафоры – морские, охотничьи, цветочные, любые. Его исключительно практический ум не мог ничего изобрести, поэтому он изъяснялся избитыми фразами. Подобная свойственная стилю Шарля высокопарность была утомительной, как чужая болезнь, – она нервировала, и с этим следовало справляться. Мадлен сделала глубокий вдох. – Что тебе советует Жубер? – спросил тогда Шарль. Он сложил руки и ждал. Но что казалось Мадлен еще более странным, чем ситуация в Америке, – это то, что Жубер никогда не затрагивал подобную тему. Это вызвало в ней возмущение, которое она обратила на Шарля: – Меня это очень удивляет, дядюшка! Если бы ситуация была такой неотвратимой и серьезной, в газетах только об этом и писали бы! – Просто им не платят за то, чтобы они об этом писали, вот и все! Заплати – напишут. Еще раз заплати – замолчат. Они тут не для того, чтобы информацию давать, газеты эти, ты что, не понимаешь? Это скоропалительное суждение было довольно далеко от истины, но таков был мир, каким его знал Шарль. – Значит, вы один такой знающий и добропорядочный… – Я депутат, деточка, я давным-давно заседаю в финансовой комиссии. Нам не платят за то, чтобы мы панику сеяли, но информации достаточно, чтобы смотреть на мир без розовых очков! Я об этом говорил с Жубером, но безрезультатно. Что ты хочешь, этот тип всю свою карьеру сделал на одном месте, он знает только то, что понимает. А то, что нам предстоит, – такого он не видел никогда. Он человек ограниченный, он слеп совершенно, говорю тебе! Кризис и сюда доберется, это лишь вопрос времени. И когда он обрушится на Францию, то прежде всего затронет банки. – Правительство не сможет поступить по-другому – оно спасет банки. Так всегда говорили у нее в семье. – Да, крупные, а остальные оставит подыхать. Мадлен никогда не думала, что однажды ей придется переживать за свою личную финансовую ситуацию. Правда, то тут, то там порой упоминали о кризисе, но она-то никогда не считала, что это ее касается напрямую. Мадлен начинала осознавать происходящее. – Я одного не понимаю, дядюшка, – какой вам интерес. Не в ваших привычках помогать таким образом… – Я о себе думаю, и помогаю я себе! Не хочу, чтобы ты опять позорила имя Перикуров. Я карьеру сделал, я не наследник! То, что я ношу ту же фамилию, что обанкротившаяся дамочка, в следующем году будет стоить мне депутатского кресла, а этого я не хочу. На это средств у меня недостаточно. Шарль подался вперед. Вид у него был сочувствующий. – И у тебя тоже. Что станет с твоим сыном, если ты разоришься? Он приподнялся и поудобнее устроился в кресле, уверенный, что нашел верный аргумент и что теперь беседа примет нужный для него оборот. И не ошибся, хотя эта победа и досталась ему легко. – Банковское дело – область слишком хрупкая. Тебе надо выбрать менее рискованное дело. – Но… что вы предлагаете, дядюшка? Он закатил глаза, ничего он не знал. – Для этого есть Жубер, боже мой! Чем этот осел целыми днями занимается? Мадлен была потрясена. Перспективу того, что ее заденет кризис, было сложно осознать, особенно женщине, которая всегда жила в обществе, где денег было столько, что их не замечали. Она взялась за чтение финансовой прессы. Об опасности со стороны Америки говорили много, но туманно, тем не менее бо́льшая часть аналитиков соглашалась в одном – благодаря Пуанкаре Франция ничем не рискует, ее валюта – одна из самых стабильных в мире, ее семейные, провинциальные предприятия прикрывают ее от финансовых трясок. – Вы верите в кризис, Леонс? – Какой? – Экономический. – Да не знаю… А что говорит господин Жубер? – Я его еще не спрашивала… – Я бы на вашем месте спросила… Он мне не очень приятен, но он знает, о чем говорит, и у него можно спросить совета, да? Если мы перестанем доверять людям, которые занимаются нашим состоянием, миру придет конец. Жубер нахмурился: – Шарль пришел, чтобы рассказать вам эти глупости?.. Лучше бы занимался своими избирателями. – Что касается экономики, Гюстав, Ассамблея довольно хорошо проинформирована. – Парламент – это одно. Шарль – совсем другое… Слушая, как Мадлен перечисляет аргументы своего дяди, Гюстав смотрел в пол и качал головой, его редко выводили из себя до такой степени. Ему хотелось рассказать об избыточном бюджете страны, о золотом фонде Госбанка, но он предпочел сократить: – Вы меня учить будете, Мадлен? – Нет, я не… – Да! Вы именно этим сейчас и занимаетесь! Учите меня финансам и экономике? Он был вне себя. Он поднялся и вышел из комнаты. Для него инцидент был исчерпан. Но если разбираться в новостях, где обсуждали надвигающийся экономический кризис, то следовало опасаться, что и происходило с Мадлен каждый день с момента, когда она впервые обеспокоилась своим будущим, а главное – будущим Поля. Отношения Соланж Галлинато с Полем стали более тесными – они усердно переписывались, посылая друг другу по два, а то и по три письма в неделю. Он по-своему комментировал новые выступления, о которых узнавал: «В скерцо задаешься вопросом, не решили ли трубы заменить собой весь оркестр» или «Она поет так правильно, что становится скучно». Вся его комната была посвящена его единственной страсти: несколько граммофонов, новая впечатляющая коллекция пластинок и коробок, к чему теперь добавились полки, заваленные нотами, которые он заказывал по всей Европе. И в этот момент Соланж заговорила о поездке в Милан. Ах, в доме Перикуров только об этом и слышали! Очень спорный вопрос, можете мне поверить. Соланж: Мой маленький Пиноккио, тыщу спасибо за открытку. Твоя милая мысли мне очень помогают, так я устала. Новый турнэ очень утомительно. И я тут подумала. Что ты скажеш о небольшой поездке в Италию, этой летой? Я буду выступать в Ла Скала 11 июля, мы могли бы мило паужинать, пасетить немного Ломбардии, ты вернешся в Париж к Националному Празнику. Конечно, надо, что бы твоя дорогая мама была согласна и даже что бы она с тобой поехала, если жылает, но это будит мила, да? Передавай ей, к стати, мои самые друженские чуства. Твоя Соланж. |