
Онлайн книга «Похищение»
![]() Мама одета в консервативную блузу и юбку, но волосы висят неопрятной паклей, а на пальцах сверкают бирюзовые и гранатовые кольца. Она нервно смотрит поверх голов на Виктора, который подбадривает ее улыбкой. Судья, крупный мужчина, формой напоминающий свадебный торт, дает Эмме Вассерштайн знак начинать. — Назовите, пожалуйста, свое полное имя для протокола. — Элиза… — начинает мама и осекается. Откашлявшись, она добавляет: — Элиза Васкез. — Спасибо, миссис Васкез. Скажите, вы вышли замуж повторно? — Да, за Виктора Васкеза. Эмма кивает. — Вы не могли бы сообщить присяжным, где вы проживаете? — В Скоттсдейле, штат Аризона. — И давно вы там живете? — С двух лет. — А сколько вам сейчас, миссис Васкез? — Сорок семь. — Сколько у вас детей? — Одна дочь. — Как ее зовут? Мама ищет в зале мой взгляд. — Раньше звали Бетани, — говорит она. — Сейчас — Делия. — Вы знали Бетани, когда она стала Делией? — Нет, не знала, — бормочет мама. — Потому что ее отец похитил ее. Это заявление пробуждает в присяжных интерес — их словно пронзает молнией. — Вы не могли бы пояснить, что имеете в виду. — Мы развелись, и оба получили право опеки над Бетани. Чарлз — его раньше так звали — должен был вернуть девочку в воскресенье, проведя с ней вместе выходные. Но он не вернул ее. — Ваш бывший муж сегодня присутствует в зале суда? Мама кивает. — Вот он. — Зафиксируйте в протоколе, что миссис Васкез опознала личность подсудимого, — просит Эмма. — И каковы были ваши действия после похищения? — Я позвонила ему домой, оставила несколько сообщений на автоответчике, но он не брал трубку и не перезванивал мне. Я решила не рубить сплеча. Подумала, что у него могла сломаться машина или они застряли где-то за городом. На следующий день, когда никто со мной не связался, я поехала к нему и уговорила коменданта открыть дверь. Тут я и поняла, что случилось что-то ужасное. — Что вы имеете в виду? — Вся его одежда пропала. Не просто запасная смена, а вообще весь гардероб. Я не нашла там и важных для него вещей: учебников, фотографии родителей, бейсбольного мяча, который он еще в детстве поймал на матче «Доджерз». — Мама поднимает взгляд на Эмму. — Тогда я вызвала полицию. — И какие действия предприняли они? — Установили посты на дорогах, поехали к границе с Мексикой, показали фотографию Бетани в новостях. Попросили меня дать пресс-конференцию, обратиться за помощью к общественности. Всюду были расклеены объявления, открылись горячие линии… — Вам отвечали? — Сотни людей. Но ни один не смог помочь мне. Эмма Вассерштайн снова обращается к моей матери: — Миссис Васкез, когда вы последний раз видели дочь перед похищением? — Утром восемнадцатого июня. Чарли должен был вернуть ее девятнадцатого, в День отца. — И как долго вам пришлось ждать новой встречи с дочерью? Взгляд ее безошибочно находит мой. — Двадцать восемь лет. — Как вы себя чувствовали все это время? — Я была убита. Какая-то часть меня отказывалась верить, что я больше никогда ее не увижу. — Мама с трудом подбирает слова: — Но какая-то часть меня подозревала, что это наказание за мои проступки. — Наказание за проступки? Какие же? Голос ее превращается в изрытую колдобинами проселочную дорогу. — Мамы красивых маленьких девочек не должны забывать отвести их в школу с рулоном туалетной бумаги для уроков труда. Они должны знать много веселых песен и ждать своих дочек с пластырем наготове еще до того, как те упадут с трехколесного велосипеда. Но Бетани досталась я. — Она шумно вздыхает. — Я была совсем молода и… я многое забывала… и злилась на себя… и потому пила по чуть-чуть, чтобы не чувствовать себя такой виноватой. Но это «по чуть-чуть» вскоре превратилось в шесть стаканов, потом — в семь, потом — в целую бутылку, и я уже пропускала рождественский концерт в школе или засыпала, вместо того чтобы готовить обед… И мне от этого становилось настолько гадко на душе, что приходилось пить еще — чтобы забыть о допущенных промахах. — Вы пили дома, при дочери? Мать кивает. — Я пила, когда мне было грустно. Пила, когда мне было нормально, чтобы ненароком не загрустить. Ведь я была уверена, что это единственный аспект моей жизни, который я контролирую. Конечно, ничего я не контролировала… Но когда отключаешься, подобные различия теряют смысл. — Эти возлияния сказывались на ваших отношениях с дочерью? — Мне хочется верить, что она знала, как сильно я ее люблю. Я помню ее только счастливой. — Миссис Васкез, вы алкоголичка? — Да. — Мать смотрит присяжным в глаза. — Да, и всегда ею буду. Но последние двадцать пять лет я не пью. Мама Эрика порой уезжала на несколько недель. Он говорил, что она навещает сестру, но позже я узнала, что никакой сестры у нее нет. Однажды, когда мы были еще совсем маленькими, он признался, что без нее ему лучше. Я подумала, что он сошел с ума. Как ребенок, уверенный, что его мать мертва, я бы предпочла самую несовершенную, лишь бы живую. И ни с того ни с сего я вдруг вспоминаю, что мама оставила меня первой. Обернувшись, я вижу, что Фиц о чем-то перешептывается с сидящим позади меня мужчиной. Судя по всему, он просит поменяться с ним местами. Когда он извлекает из кошелька двадцатидолларовую купюру, мужчина наконец встает. — Успокойся! — говорит Фиц и сжимает мою руку в своей. Эрик начинает перекрестный допрос. Интересно, кого он видит, когда смотрит на мою мать. Меня? Или свою мать? — Миссис Васкез, вы сказали, что помните Делию исключительно счастливой. Я понимаю, что он называет меня Делией, чтобы напомнить всем присутствующим, кто я есть на самом деле. — Да. — Но вы же не все помните из тех времен, верно? — Я хотела бы помнить больше. Мне не посчастливилось видеть, как она растет. — В младенчестве вы ей тоже не уделяли особого внимания, — парирует Эрик. — Правда ли, что в семьдесят втором году вас арестовали за вождение в нетрезвом виде? — Протестую, Ваша честь! — выкрикивает Эмма. Они с Эриком подходят к судье, но микрофон улавливает лишь обрывки их беседы. — Ваша честь, этот арест уже покрылся морщинами от старости! Он был сделан еще до рождения Бетани Мэтьюс и потому не имеет никакого отношения к делу. |