— Я хочу, чтобы ты знала: то, как получилось с Жанной, не случится с нами. Я не оставлю тебя, даже если на это уйдут годы…
Кристина ответить не успела, а я не успел увидеть ее реакцию. В комнату вошел Мечинский и с волнением в голосе сообщил, что присяжные готовы огласить вердикт. Мы заторопились в зал. Конвоир вывел Кристину. Я зашел в зал, повсюду были установлены телевизионные камеры, журналисты навострили диктофоны. Все ждали судью.
Я переживал. Кристина стояла между нами. Я попытался взять ее за руку, но она стояла словно каменная, спрятав руки за спину, крепко сцепив ладони в кулак.
Вошел судья, призвал всех к порядку и предупредил, что усиленная охрана выведет из зала любого, кто попытается нарушить тишину. Он запретил возгласы, крики, аплодисменты и любое проявление эмоций.
Старшина присяжных, молодой грузный человек с сальными волосами, по просьбе судьи поднялся и передал судье листок через пристава. Судья его развернул, изучил и вернул старшине.
Судья обратился к залу:
— Я еще раз обращаю внимание присутствующих на то, чтобы после оглашения вердикта в зале сохраняли спокойствие.
После чего он обратился к старшине с вопросом:
— Присяжным удалось прийти к общему мнению?
— Да, ваша честь.
— Прошу зачитать вердикт.
Старшина откашлялся и стал читать:
— Вопрос номер один: доказано ли, что имело место массовое убийство двадцати трех человек? Ответ присяжных заседателей: да, доказано. Вопрос номер два: доказано ли, что деяние совершила подсудимая Кристина Слайэрс? Ответ присяжных: да, доказано.
Зал загудел. Судья ударил молотком, обвел присутствующих строгим взглядом, и все стихло. Никто не хотел быть вышвырнутым до оглашения вердикта до конца, это ведь такое важное событие! В России, и в ряде Европейских стран, уголовный судебный процесс считается чем-то постыдным, тем, что не стоит предавать огласке, несмотря на то что по закону процесс гласный и любой может прийти в зал суда и слушать. Но люди этого не делают, стараясь не замечать такие события, ровно так же, как бездомных, просящих милостыню. Все себя успокаивают, что бездомных на улицах нет, это все мошенники, и подавать милостыню — лишь поддерживать их бизнес. А судебные процессы идут так, как идут, и общественность здесь не нужна, все равно ничего не изменить. Но это не так. Особенно с судом присяжных.
Кристина все так же стояла неподвижно с закрытыми глазами. Я смотрел в лица присяжных и не понимал, почему из двенадцати человек ни у одного не возникло сомнений, ведь обвинение явно надуманное! Я смотрел в лица, самые обычные лица, самые обычные люди. Такие ездят в метро, в троллейбусах, стоят в очереди в супермаркете за тобой или перед тобой, а сейчас решают судьбу этой женщины.
Старшина продолжил:
— Вопрос номер три: виновна ли Кристина Слайэрс в массовом убийстве двадцати трех человек?
Присяжный сглотнул, посмотрел на зал, полный людей, которых было не меньше двух сотен, остановил взгляд на мне и твердо произнес:
— Да, виновна. Вопрос номер четыре: заслуживает ли Кристина Слайэрс снисхождения? Ответ присяжных: нет, не заслуживает. Вопрос номер пять: может ли быть Кристина Слайэрс казнена? Ответ присяжных: Кристина Слайэрс может быть казнена.
Каждое слово старшины било в сердце ледяным тупым ударом. Зал погрузился в тишину, которой я не ожидал. Я взял Кристину за руку и обнял. Она была каменной, тряслась крупной дрожью.
— Не переживай, Кристина, это еще не конец. Все будет хорошо. Мы отменим этот вердикт! — сказал я ей тихо, но мой голос не утонул между нами, а разнесся по всему залу. Люди вокруг молчали, погруженные в страшную тишину. Наконец до всех дошло, что это все абсурд.
Из зала кто-то выкрикнул:
— Да вы что?! Она же невиновна!
Зал подхватил возглас, и моментально вспыхнул гул сотен людей. Судья стучал молотком, старшина присяжных испуганно сел на свое место, отдав листок с вердиктом приставу. Чтобы вернуть в зал тишину, судье пришлось принудительно удалить из зала особо ярых возмутителей, среди которых была женщина в красном пальто с черным беретом, сбившимся набекрень. Она была вне себя от возбуждения, вскочила на лавку и кричала:
— Да что вы натворили-то, твари? Вы девчонку убили! Вы заигрались! Вы что творите, уроды?!
— Витя, — услышал я рядом тихий голос Кристины, — Витя переверни меня. Почему у меня под ногами потолок?
Я взял Кристину за плечи. Она говорила так, словно у нее во рту была вата. Ее глаза были по-прежнему зажмурены.
— Кристина, открой глаза!
— Я не могу. Я открываю глаза, и все летает. Меня повесили? Все вверх тормашками. Мне плохо, очень больно. Очень болит голова… Удары сильные… Меня закидывают камнями?..
Я положил ладони на ее лицо. Левая половина лица была очень мягкая, как будто жидкое тесто. И часть левой щеки безжизненно повисла у меня в ладони. Я отпустил, и она обвисла, словно в ней вымерли все мышцы.
— Аккуратно ложись, — велел я и крикнул: — Кто-нибудь, вызовете «Скорую»!
— Что с ней? — спросил судья.
— У нее инсульт, — ответил я.
Началась паника. Затворы щелкали без остановки, журналисты, воспользовавшись ситуацией, выходили в прямой эфир, сообщая в микрофоны, что по делу вынесен смертный приговор и у подсудимой инсульт. Вокруг сгрудилась толпа, которую сдерживало оцепление из конвоиров и приставов. Мечинский ушел за помощью, судья поблагодарил присяжных, отправил их по домам и начал раздавать указания охране.
Прибывшая бригада «Скорой» провела беглый осмотр и приступила к неотложной помощи. Кристине поставили несколько уколов, капельницу, и врач, старший в бригаде, велел выдвигаться из здания суда.
Я сказал, что поеду с ними. Услышав мои слова, судья сказал:
— Объявляется перерыв до десяти утра второго октября.
Я кивнул и побежал вслед за каталкой, на которой увозили Кристину.
* * *
Кристина пришла в себя только в первом часу ночи. К этому моменту я уже знал, что поражение мозга, вызванное ишемическим инсультом, не является фатальным и прогноз врачей очень хороший. Она поправится. Некоторое время у нее будет наблюдаться онемение левой части лица, но со временем это пройдет. Врачи отреагировали очень быстро, вкололи сосудорасширяющие препараты, и глобального отмирания участков мозга удалось избежать.
Оплывшее лицо вернулось в норму, но очнувшаяся Кристина с трудом могла пить даже через трубочку: левая часть лица совсем не слушалась.
— Очаг большой? — спросила она у меня.
— Нет, совсем крошечный, на двигательные и речевые функции не повлияет, — успокоил я. — Но все подробно спросишь у врача завтра.
— Во сколько мне вынесут приговор?
