Летняя ночь открылась для него во всей красе, когда Костя снял раму. Его камера наполнилась воздухом свободы. Надежно привязав конец веревки к одному из прутьев, беглец ногами вперед пролез в амбразуру, а потом, держа тело под углом к плоскости башни, упираясь в камни ногами, стал спускаться. Журчание ручья, наполнившее его радостью, послышалось гораздо быстрее, чем он предполагал.
Перейдя бывший крепостной ров вброд, Константин попытался отыскать ту дорогу, которая вела к воротам замка. Обойдя все строение вокруг, он действительно наткнулся на ровную и хорошо утрамбованную дорогу, ведущую, как стало понятно, прямо в Париж. По ней-то, страдая только от ночного холода, Константин и побрел, делая расчеты: «Если тогда мы ехали на лошадях часа два с половиной, а лошадь бежит со скоростью около двадцати километров в час, то я при быстрой ходьбе приду в Париж примерно через восемь часов, то есть, приблизительно, к полудню».
Расчет оказался верен, но идти в Лувр в сильно поношенном и мятом платье было недопустимо, а денег у Кости не было ни сантима. «Если нет денег, то их надо у кого-то занять. В моих апартаментах, а на них никто не накладывал арест, есть дукаты — награда короля Филиппа. Нужно только войти во дворец…»
Лавка менялы попалась ему на глаза совершенно случайно. Константин толкнул дверь, колокольчик при этом отзвонил веселую трель, предупредив хозяина, сидящего за стойкой, что пришел посетитель. При входе Кости, моментально оценив его возможности, меняла снова опустил глаза.
— Месье, мне бы хотелось обменять двадцать испанских золотых дублонов на французские ливры. Могу я это сделать незамедлительно?
— Пожалуйста, сударь, только вначале я должен видеть перед собой эти дублоны. Где они?
— Сейчас я выну из кармана свой кошелек, высыплю монеты на прилавок, и вы даже услышите их звон.
С этими словами Костя полез в карман, сделал вид, что вынул оттуда кошелек, долго возился с завязками, не переставая смотреть прямо в глаза менялы, который тоже с любопытством следил за занятием посетителя. Потом у Кости будто бы все получилось, и он сказал:
— Итак, высыпаю.
Его рука, в которой не было ничего, поднялась над прилавком, и меняла умиленно сказал.
— Теперь я слышу их звон, сударь, а вначале, я, право, вам не очень поверил.
— Пересчитайте, там должно быть двадцать монет.
— Начинаю считать: одна, две, три… — загипнотизированный меняла даже делал движение рукой по прилавку, будто и в самом деле видел, ощущал и отодвигал монеты в сторону.
— Двадцать, как одна монета, не так ли? — спросил Костя.
— Вы совершенно правы сударь, — меняла «убрал» золото под прилавок. — Только вот по какому бы расчету мне выдать вам ливры?
— Ну, уж по самому высокому, не обманите.
— Думаю, что десять серебряных ливров за дублон будет вполне реальной ценой.
— Могли бы и добавить немного, — недовольно сказал Константин. — Я ведь вам чистое испанское золото принес.
— А я вам даю чистое французское серебро, — и меняла, достав шкатулку, отсчитал из нее посетителю двести серебряных монет.
Вначале Костя пошел к одному из лучших портных Парижа, и тот не без труда смог-таки подобрать для него богатый костюм во французском вкусе и плащ на меху, в котором уже чувствовалась необходимость. Шляпу Константин тоже предпочел пуховую, теплую, а качественные чулки и башмаки он купил в другой мастерской.
Потом пришлось отправиться в лавку оружейника, где шпага лионских мастеров ему очень подошла — и изяществом гарды, и хищностью клинка. Хотелось купить еще и трость для солидности, но о ней Константин под самый конец дня просто забыл…
Так что ко главному входу Лувра, охраняемому шотландской гвардией короля, он подходил, приняв облик настоящего аристократа, поскольку не обошел стороной цирюльню, где ему немного подстригли и немного завили волосы.
Гвардейцы, знавшие Константина в лицо, беспрепятственно пропустили беглеца в Лувр. Он взошел на ступени, которые топтали многие монархи, принцы крови и высшие аристократы страны. Но, направляясь в сторону своих апартаментов, идя по одному из многочисленных коридоров дворца, Константин неожиданно заметил надвигающуюся на него широкоплечую фигуру короля Наваррского.
Костя снял шляпу и отдал Генриху Бурбону полунасмешливый поклон. Изумление на лице короля Наваррского было столь сильным, что казалось, он увидел не сбежавшего из тюрьмы узника, а, по меньшей мере, святого Петра, гремящего ключами от небесных врат. Вот теперь сомнений не оставалось: в узилище его направил именно супруг королевы Марго.
— Вы… как… вы?!
— Да-да, сударь, именно я, — строго отвечал Константин. — И иду я сейчас прямо к королю, чтобы подать жалобу на вас за то, что вы совершили надо мной гнусное насилие, приказав связать ночью, засунуть в рот кляп, и надеть мешок на голову, после чего меня отвезли в тюрьму! Да, в тюрьму! Впрочем, нет, король мне немногим поможет! Я — оскорблен, а поэтому извольте защищаться здесь же! Сейчас же! Если я вам сейчас проткну мозг, — а ловкость моего удара вы помните, — то Франция ничего не потеряет! Все равно ваш нелепый Нантский эдикт о веротерпимости будет отменен вашими сыном и внуком. А сами вы умрете через десять лет от руки фанатика — католика Равальяка! Берите же шпагу, говорю я вам!
Эти слова Константин прокричал так грозно, вид его был столь повелительным, что Генриху поневоле пришлось подчиниться.
— Право, сударь, я пошел на этот шаг из соображений общего блага… А вы вмешались…
— Ничего не знаю! Защищайтесь, или я проколю вас без вторичного предупреждения!
И клинок с быстротой молнии вылетел из ножен.
Генрих Наваррский, будущий король Франции, поневоле был вынужден принять положение для защиты. Сталь ударила о сталь, Константин сделал несколько ложных выпадов…
Заколоть этого верзилу ему бы не составило бы никакого труда, но тут из-за ближайшего поворота выплыла в коридор процессия, которую возглавляла Екатерина Медичи. Королева-мать, увидев дерущихся мужчин, грозно вскричала:
— Как, во дворце, в моем дворце?! Дуэль?!
— Мы просто тренировались, мадам, — виновато проговорил король Наваррский.
— Еще одна такая тренировка, месье, — и вы не войдете в этот дворец никогда! А вас, мой милый новый Нострадамус, мы отчего-то очень долго не видели. Почему? — обратилась Екатерина Медичи к Косте уже другим тоном.
— По той причине, ваше величество, что я был пленен людьми вот этого вот господина и все это время находился в заточении. Лишь подпилив решетку и спустившись на землю по веревке, я пешком сумел добраться до Парижа. Вот мне и захотелось получить объяснения у виновника моих бед!
— Вы — чу-до-ви-ще! — прошипела старая королева-мать, и звучало это действительно жутко. — Чудовище! Вам в тюремной яме место, вот где! — заявила Екатерина Медичи Генриху Бурбону, и медленно поплыла дальше.
