Онлайн книга «Вести приходят издалека»
Вся радость медленно стекла с лица Навицкого, как гуашь с афиши под дождем. — Да… — шепотом ответил он, озираясь, словно боялся посторонних ушей. — Работал. — Что конкретно вы для него делали? — Конкретно? Программы писал для медицинского оборудования. Разве это преступление? — Почему же? Не преступление. Это не преступление, — заверил его Шульман. — Вам известно, для чего предназначались эти программы? Маша Рокотова поняла, что Остап не вполне понимает, о чем собственно спрашивает, и вмешалась. — Алексей, вы видели оборудование, для которого писали программы? Или вам Цацаниди описывал задачу? — Когда мы начинали работу, я, конечно, видел. Надо же было ориентироваться, откуда вводится информация, куда и как транслируется. Потом я просто подправлял, ошибки подчищал со слов Цацаниди. Он был доволен. Вы, наверное, не знаете, как работают программисты?.. — Знаю. Вы всегда имели дело только с Цацаниди? — Да, он сам всегда приезжал. Говорил, что и как должно работать, а я писал. Но это же не преступление? — снова всполошился Навицкий. Шульман усмехнулся. — Что вы так беспокоитесь? Вы ж не побоялись совершить убийство, а теперь волнуетесь из-за какой-то «шабашки». — Я и не волнуюсь! Что мне волноваться? Помогал по-дружески… Да я, если хотите, и денег-то почти не брал! — Навицкий, а вы сами никогда не лечились у Цацаниди? — спросил Остап. Навицкий даже не дал ему договорить. — Нет! Никогда не лечился! Никогда! — глаза его забегали, лицо совершенно посерело. — Алексей, — попросила Маша, — вы, пожалуйста, ответьте честно. От этого может зависеть ваша жизнь. Возможно, не только ваша. — Вы же все равно уже знаете, да? — обреченно спросил он. Остап неопределенно повел плечом. — Конечно, знаете. У вас, у сыщиков, всегда так: если вы спрашиваете, значит, все уже знаете. Не пойму, зачем тогда спрашивать? Да, он меня оперировал. — Какой у вас был диагноз? — Никакой. — То есть?.. Вы же, наверное, были чем-то больны, если вас оперировали? Навицкий печально усмехнулся. — Я был болен любопытством и только. — Вы согласились участвовать в его экспериментах добровольно? — изумилась Маша. — А вы бы не согласились, если б вам предложили? Не захотели бы проникнуть, так сказать, в царство мертвых? — Нет, — честно призналась она, — я бы побоялась. — А я вот не побоялся, — вздохнул Навицкий. — Идиот! Это так… чудесно, волшебно! За эти эксперименты, эти сеансы я готов был душу заложить, а заложил жизнь. — Неужели это правда? — Что? — Эти эксперименты. — А вы что думали? — Честно говоря, я думала, что вы писали по заданию Цацаниди «фантастические картинки», которые транслировали его пациентам. Не так? — Нет, совсем не так! Глупости! Зачем бы Константин Аркадьевич стал это делать? — Не знаю, может, он шантажировал пациентов, хотел заставить их действовать в его интересах, — предположила Маша. — Вы слишком плохо думаете об отечественной науке. — Я думаю о ней объективно. А вот что касается Цацаниди… Вы ведь тоже о нем не слишком хорошего мнения, верно? — С чего вы взяли? — снова засуетился Навицкий. — Я хорошего мнения. — Ага, то-то вы даже после смерти его боитесь, — внезапно догадалась Маша. — В тюрьме от него хотите спрятаться? На зоне? Брови Остапа поползли вверх. Он уперся кулаками в стол и перегнулся через него к Навицкому. — Так ты ради этого девочку убил?! Ах, ты, сволочь! — Товарищ капитан, держите себя в руках! — вмешался милиционер, который привел Навицкого. Остап медленно опустился на стул. — Господи! Ты не мог ничего умнее придумать? — А что я мог придумать, — застонал перепуганный Алексей. — Мне же надо было спрятаться так, чтоб с гарантией! Вон Антон Ильич в своем доме прячется, бункер себе построил. А мне куда деваться? У меня своего дома нет! — Это вы про Елабугова? — Про него. Это ж он меня с Цацаниди познакомил. Они с Константином Аркадьевичем еще со студенческих времен дружили, над прибором работали вместе. Он единственный, кроме Цацаниди, все об экспериментах знал. Он психиатр, дневники вел, когда они вместе приезжали, я видел. У него талмуды такие, все записи, записи… И про меня в этих талмудах записано. И про него, наверное, тоже. Вот он выживет, а я? Я сделал все, что смог. — Да уж. Вы бы уж лучше магазин ювелирный ограбили, — сказала Маша. — Да не справился бы я, — скулил программист. — И дали бы мало. — Дурак! — зло прошипел Шульман. — Надо было к нам идти, мы б нашли, как спрятать. Маша не согласилась: — Как бы вы его спрятали? И вообще, Навицкий, почему вы считаете, что спрятались? Какая разница для Цацаниди, где вы находитесь? Он вас с того света в любой тюрьме достанет. Неожиданно Навицкий рассмеялся. — А вот и нет! С чего вы взяли, что с того света? С чего вы взяли, что Цацаниди? Нет, это кто-то отсюда за нами охотится! Точно отсюда. — Но все, кто умер, покончили с собой сами, их никто не убивал. — Убивал! Кто-то воздействовал на них точно так же, как делал это Константин Аркадьевич, программировал их мозг на определенное самоубийство. — Цацаниди делал это при помощи прибора, — напомнила Маша, — а прибор со времени его смерти не работает. — Ну и что? Этот прибор не работает, значит, сделали другой, делов-то! — Кто ж его сделает? — прищурился Остап. — Цацаниди мертв. Документация пропала. — А тот же, кто первый прибор собрал. Тот и второй соберет. У него ж там целая фирма… Маша от удивления даже привстала со стула. Из ее приоткрытой сумки выскользнул и с глухим стуком упал на пол черный ящичек — допотопный диктофон Клинского. Навицкий осекся, глаза его расширились и остановились, прикованные к этому диктофону. Он вдруг захрипел, затрясся всем телом и полез ногами на стул. Конвойный подскочил к нему и едва успел подхватить: Навицкий, пытаясь взобраться на спинку хлипкого стула, стал заваливаться на бок. Остап кинулся к телефону. Маша подхватила диктофон и снова юркнула в свой угол за сейфом. Через несколько минут, последние из которых Маша и Остап провели в коридоре, бледного до синевы Навицкого вывели из кабинета. Увидев Машу, он резко дернулся к противоположной стене и вскинул, защищаясь, руки в наручниках. |