Онлайн книга «Пандемия»
– Какое отношение это имеет к нам? Вы что, обнаружили в его мозгу бляшки? – Нет. Мы проверяли. Зато нашли кое-что другое – неизвестное вещество в гиппокампе. – Что это, по-вашему? – Я могу высказать лишь догадку… – Высказывайте! – бросил Коннер, теряя терпение. Доктор Андерсон глубоко вздохнул. – Несколько лет назад ученые Массачусетского технологического института нашли способ локализации в мозге конкретных воспоминаний. Это был настоящий прорыв: оказывается, индивидуальные воспоминания биохимически записываются в определенных группах нейронов гиппокампа. Мне кажется, вещество, которое мы обнаружили в гиппокампе Хьюза, связывает нейроны, ассоциированные с конкретными воспоминаниями, делая их недоступными. Точно так же мозговые бляшки воздействуют на память при заболевании Альцгеймера и на физические способности при заболевании Паркинсона. – Вы считаете, что вещество ввели ему в Rapture Thera-peutics? А имплантат в гиппокампе постепенно растворяет это вещество, блокирующее воспоминания, подобно тому как GP3 растворяет бляшки? – Такова наша гипотеза. Похоже, что обеспечивающий связь компонент, добавленный в имплантат, играет роль спускового механизма. Телефон с блютус или компьютер, подключенный к вай-фаю, способны передать на имплантат сигнал по разблокированию памяти. Такие команды могут подаваться по установленному графику или когда происходит определенное событие. А может быть, когда Хьюз прибывает в определенную точку координат. Роль спускового механизма могут также играть определенные намеки, эмоции, образы либо ощущения. Имплантат, возможно, определяет, какие воспоминания безопасно высвободить, а какие нет. Коннер запрокинул голову и посмотрел в потолок. – Что ж, господа, существует только один способ проверить достоверность ваших многочисленных догадок – позвонить в Rapture Therapeutics и спросить. В конце концов, это наша компания. – Мы только что с ними говорили. Их главный босс по науке подтвердил, что у них есть группа, занимающаяся вопросами манипуляции памятью. И этот проект пока еще не свернут. По крайней мере, так было совсем недавно. Коннер почуял неладное. – Кодовое название проекта – «Аврора». Они производили исследования согласно протоколам «Зеркала»: строгая секретность, разграничение сфер исследования, доступ только по служебной необходимости. Команда, занимавшаяся управлением памятью, представляла собой полностью обособленную ячейку с собственным бюджетом и технической базой. В интересах «Зеркала» контакты этой группы с внешним миром были ограничены. Ячейка не выходит на связь уже три недели. – Тогда где куратор проекта? – спросил Коннер. И тут же в уме возникла страшная догадка. – Погодите, я все понял… Проект «Аврора» базировался в Германии, а куратором был Гюнтер Торне, не так ли? – Совершенно верно. Коннер покачал головой. – Что с документацией Торне? На случай провала протокол требует оставлять секретную копию. – Rapture ищет ее с тех пор, как куратора нашли мертвым в номере Десмонда Хьюза. Пока безрезультатно. Существует подозрение, что Хьюз перепрятал или уничтожил записи. Коннер немного походил по комнате, потом снова подсел к ученым. – Хорошо, давайте подведем итог того, что нам известно, и попробуем вывести из этого рабочую гипотезу. Факт, что две недели назад Десмонд Хьюз прячет Rendition. Все занятые в проекте ученые пропадают. Записи тоже. Хьюз появляется в Берлине, где связывается с журналистом «Шпигеля» Гарином Мейером. Он собирается разоблачить нас и весь проект «Зеркало». – «Аврора» и потеря памяти, очевидно, послужили запасным вариантом, – вставил доктор Андерсон. – Верно. Дез наверняка знал об «Авроре». Icarus Capital вкладывал деньги в Rapture Therapeutics. Собственно говоря, мы использовали Icarus для финансирования почти всех проектов «Зеркала», которыми занимались в Rapture. – Итак, – продолжил Андерсон, – Хьюз связывается с группой проекта, они вводят ему средство изменения памяти, после чего он их убивает или прячет. Каким-то образом он узнает, где Гюнтер Торне держит копии записей, и их тоже уничтожает либо прячет, чтобы лишить нас шанса выявить рабочий принцип «Авроры». – Хорошо придумал, Дез, – пробормотал Коннер. – Гюнтер Торне, вероятно, догадался о плане Хьюза. Либо заметил исчезновение файлов, либо у него имелась система обнаружения взлома, о которой Хьюз не подозревал. Торне выслеживает похитителя в отеле «Конкорд» и требует от него ответа. Между ними происходит стычка, в которой побеждает Десмонд. Хьюз думает, что Торне успел нас предупредить. Поэтому он активирует «Аврору» и блокирует память. – Во наворотил! – покачал головой Коннер. – По-своему это гениально. От Десмонда невозможно добиться ответов под пыткой, никакая боль не поможет высвободить воспоминания. А разблокировать их, не имея данных исследований по «Авроре», мы не в состоянии. Коннер кивнул. – Да уж, хитер. – Он присел и в задумчивости побарабанил пальцами по столу. – Является ли «Аврора» главным элементом проекта Rapture? Способна ли потеря данных «Авроры» пустить под откос «Зеркало»? – Нет, Rapture не пострадал. Исследования памяти были закончены много лет назад. «Аврора» была дополнительным проектом использования имплантатов, она вышла за рамки собственно Rapture. – Хорошо. Что вы предлагаете? – Мы видим лишь один предсказуемый способ – биопсию мозга. Коннеру эта идея сразу не понравилась. Но он ограничился вопросом: – Как вы ее проведете? – Борт «Кентаро Мару» малопригоден для такой операции. Наше оборудование современное, но, учитывая, чем мы рискуем, я настоятельно предлагаю провести биопсию в медицинском центре, специализирующемся на нейрохирургии. Лучше всего в Клинике Мэйо [15] или больнице Джона Хопкинса. Пресвитерианская больница Нью-Йорка, Массачусетская общая больница или Кливлендская клиника тоже подойдут. Проблема, однако, в том, что пандемия вскоре не оставит свободных мест ни в одной больнице мира. Хирургов, способных выполнить биопсию, тоже не доищешься. – Предположим, эту проблему мы решим, – что нам даст биопсия? – Мы поближе взглянем на имплантат и возьмем пробу вещества из гиппокампа. Попробуем это вещество опознать, проведем опыты по его растворению без ущерба для нейронов. – Это задача явно не трех дней. – Нет, не трех. – А скольких? – Я не могу… – Приблизительно. – Двух месяцев? Трудно сказать… Кроме того, любая биопсия мозга таит в себе риск для пациента. В данном конкретном случае может существовать опасность, о которой мы даже не подозреваем. |