Онлайн книга «Ведьмин зов »
– Внимание, информация… Студентам первого курса обращаться по поводу общежития… Военнообязанным студентам явиться в контору пять… Всем студенткам-ведьмам, – юноша невольно понизил голос, и на лице его появилось странное выражение, – явиться к директору лично и иметь при себе свидетельства об учете из окружного управления Инквизиции… – Ведьм принимают, – зло сказала заплаканная девчонка с развязанной папкой. – Ведьм они принимают… Знаем мы… На нее поглядели с жалостливым презрением. Потому что ведьм, на самом-то деле, не принимают никуда. * * * – Не выдумывай. Ведьмы лишены некоторых гражданских прав – но не права на профессию… Ивга отодвинулась от него подальше. Поразительно, как мало знают большие начальники о жизни, происходящей под ножками их высоких стульев. – Ну бывают ситуации, конечно, – сказал он после паузы. – Невозможно контролировать всех мелких администраторов… И сколько ты там проучилась? – Полгода. Пока не приехал инквизитор. – Ну почему же ты не встала, как человек, на учет?! Ивга отодвинулась еще дальше. Вжалась в диванные подушки. Он ничего, ничего не понимает. И ему бесполезно объяснять. – Ладно, – сказал он другим голосом. – Не время для упреков… Значит, ты бросила училище, еще раз сбежала и поехала… куда? – В Вижну. Большой город, легче затеряться… Мне очень повезло – я почти сразу нашла работу. В антикварном магазине. И там встретилась с Назаром. Инквизитор наклонил голову; теперь он сидел вполоборота, и в свете настенного фонарика Ивга видела половину его лица. С опущенным уголком губ. Собственно, почему она обо всем этом ему рассказывает? Потому что ему интересно? – И он был у тебя первым, – сказал он раздумчиво, и Ивга отшатнулась: – А вам какое дело?! – Извини, – сказал он примирительно. – Никакого дела. Деталь к психологическому портрету… Все, прости мою бестактность. Профессиональное любопытство, горько подумала Ивга. И сколько же таких исповедей приходится на его нелегкий рабочий день… Ей почему-то вспомнилась огромная кровать в той его квартирке, поле сражений, покрытое снегом чистого белья. – А вы так и живете… Вопрос вырвался сам собой, и, проговорив его до половины, Ивга с ужасом поняла, что сказанных слов не загнать обратно. Слова – не макароны, в рот не запихнешь. Пауза затянулась. Ивга проглотила слюну. – Ну? – проговорил он, явно намереваясь дождаться ответа. – Как именно я живу? Ивга обреченно вздохнула: – Пользуясь… преимуществами… высокого положения на служебной лестнице. (Дюнка. Май) Решетка, отделяющая дом от чердака, не запиралась. В полном молчании они прошли мимо бетонной коробки, где ворочались и гудели моторы двух маломощных лифтов; прошли мимо низенькой двери с навешенным на ручки амбарным замком, взобрались по аккуратно окрашенной железной лестнице и выпрыгнули в сырость весеннего вечера. Двадцать пять этажей не приблизили их к звездам – да тех и было-то всего две или три; по темному небу ползли, постоянно меняя очертания, рваные серые облака. Когда-то здесь было кафе. Сейчас от него остался только железный скелет пляжного «грибка», брошенный за ненадобностью и покрытый ржавчиной; старые перила ржавели тоже, и потому Клав не стал к ним прислоняться. Весь фасад дома напротив залит был пестрой мигающей рекламой, и Дюнкино лицо, различимое до последней реснички, казалось то апельсиново-желтым, то сиреневым, то зеленым, как трава. Клав знал, что выглядит не лучше. Дюнка улыбнулась краешками губ: – Цирк… Клав поежился. Он не боялся высоты, но неожиданно холодным оказался ветер. – Клав… я… тебя люблю, – сказала она шепотом. Рекламные огни мигнули; теперь крышу заливал темно-синий свет. И лицо девушки с полуоткрытыми губами сделалось матовым, как… Как тот барельеф на темном камне надгробия. Клав отшатнулся, но Дюнкины руки сомкнулись вокруг шеи, желая его удержать: – Клав… не покидай… меня. Руки разжались. Дюнка отступила, и в новом беззвучном взрыве цветных огней Клав увидел, какими мокрыми сделались ее ресницы. И резанула острая жалость. Что я за идиот, яростно подумал Клав. Все эти страхи и колебания… Она ведь понимает. Каково это ей – всякий раз ждать меня и всякий раз бояться, что я – все, не приду больше, перепуган, отрекся?! – Дюночка, я клянусь тебе всем, что у меня есть. Клянусь жизнью… Ему казалось, что она ускользает от него, будто во сне. Что протянутые руки никогда ее не коснутся, поймают пустоту… И он облегченно вздохнул, дотянувшись наконец до опущенных вздрагивающих плеч. И притянул к себе, и шагнул навстречу, спеша обнять и успокоить: – Я никогда… Она чуть-чуть уклонилась. Еле-еле скользнула в сторону. Почти незаметно… Под самыми его подошвами текла, выплескивалась на тротуары, перемигивалась огнями и перекликалась сигналами ночная улица. Стадо машин, человеческие фигурки перед витринами, крохотные, будто муравьи на песке. Воздух стал густым и отказался наполнять его судорожно разинутый рот. Между ним и пустотой не было ничего. Не было посредников. Один на один… Улица слилась перед его глазами в единую пеструю ленту. А крыша медленно, будто нехотя, накренилась. Желая сбросить человека – как крендель, прилипший к краю противня. Как готовый к употреблению крендель; о воздух не опереться. Пустота. Осклизлая воронка неминуемого падения… И тогда беззвучно закричал внутренний сторож. Неприметный, намертво впечатанный в мозг, за последнюю неделю дважды спасавший Клаву жизнь. Сторожевой центр, будящий парализованную волю. Острый и злобный инстинкт самосохранения. Нет!.. Край крыши, сделавшийся гранью, дернулся под ногами; Клав покачнулся. Вместо улицы мелькнула перед глазами стена противоположного дома, облепленная рекламой… Он отбросил себя от края. Отшвырнул от пролома в ржавой ограде. …И сразу после этого – небо. Три тусклых звезды в разрывах облаков; в какой-то момент ему показалось, что он лежит внизу, на асфальте, смотрит в небо стекленеющими глазами, а вокруг, замаранные его кровью, вопят и суетятся прохожие… Но он лежал на крыше. Которая ближе к звездам на целых двадцать пять этажей. И над ним склонялось одно-единственное лицо, и свет рекламы делал его мертвенно-зеленым. И в мокрых глазах застыло непонятное, но вполне явственное, пугающее выражение. |