Онлайн книга «Перевоспитать охламона»
Васька скользнул взглядом по хрупкой фигурке, укрытой одеялом. Прав отец, Груня — самое светлое и чудесное, что могло с ним, Васькой, случиться. Как и малыш. Да, новость оказалась неожиданной. Но ведь ребенок был желанным. А как иначе? От любимой-то женщины, частица ее и Васьки. — Я такой дурень, зайчонок, — вздохнул Василий, осторожно придвигаясь ближе. — Уходи в гостевую, — едва слышно прошелестела Груня, так и не открыв глаза. Васька уже готов был послушно встать и уйти, но замер. Его ног коснулись прохладные ступни девчонки. Замерзла. Наплакалась и замерзла. — Можно я тебя согрею? — тихо спросил Василий. — Уже согрел, — проворчала Груня в состоянии полудрема, — Теперь рожать буду после твоих согреваний. Но девчонка не отстранилась, наоборот, подкатилась ближе, привычно вскарабкалась на горячее тело Барина и уснула крепче. А Василий лежал, поглаживая девичьи плечи, затылок, пропуская рыжеволосый водопад сквозь пальцы. Нет, Васька был намерен исправиться и доказать Груне, что он станет отличным мужем и отцом их ребенку. * * * Груньке было тепло и уютно. Она уже привыкла просыпаться от горячих ласк Барина, но не в эту ночь. Сейчас Василий лежал смирно, почти всем телом. За исключением одной его части. Самой выдающейся и недвусмысленно упирающейся в живот Груне. — Наглец! — пробормотала Груня сонно, но отстраняться не спешила. Тепло по всему тело разливалось горячим потоком, осторожно сгоняя остатки сна. — Я не виноват, — оправдался Васька, — Оно само. Физиология, блин. Груня сонно моргнула, приподняв голову с груди Василия. Взгляд зеленых глаз сквозил упреком и прошлой обидой. — Прости меня, девочка моя родная, — тихо попросил Василий, хрипло, срываясь на шепот, — Я, правда, рад. Честно. Скоро сама поймешь, как рад. — Ты не думай, что я все твои косяки буду прощать, — взгляд Груни потеплел, но обида все еще плескалась в душе, — Измену я тебе никогда не прощу. И отомщу. Пусть мне будет больно и противно с кем-то, все равно отомщу. Понял? — Как тут не понять? — серьезно проговорил Васька, — Я как представлю тебя с другим, дышать не могу. Так что, хрен ты кому кроме меня достанешься. — Вот и поговорили, — вздохнула Груня, — Пора начинать следить за лексиконом. Не хватало, чтобы ребенок ругался, как сапожник. — Грунечка… — прошептал Васька, поглаживая горячими ладонями по спине, плечам, спускаясь к бедрам, — А можно я тебя поцелую? — Нет, уходи, спать хочу! — капризно заявила девчонка и сползла с горячего и возбужденного тела. — Я тогда тоже, рядышком, — тихо пробормотал Васька, — Зайчонок, а куда ты хотела бы поехать? Может, у тебя мечта есть? — Надо же, а раньше и не спрашивал, — хмыкнула Груня. — Дурной был, — хмыкнул Васька. — Поумнел за ночь? — пробормотала Груня, закрывая глаза и прячась под одеяло едва ли не с головой. — Поумнел, — согласился Васька, — Я же папкой скоро стану. Груня молчала, и Василий не понимал, то ли уснула, то ли просто думает о чем-то своем. В голове Барина начали выстраиваться стройными рядами цветочные киоски, ювелирные магазины, даже слоны кожи и меха. Он все прикидывал, что конкретно купить первым делом. И все никак не мог придумать. А ведь кроме фотика и зверя этого противного красноглазого Васька и не дарил ничего своей пигалице. Нет, решено, ухаживать и выдумывать он все равно не умеет. Так что утром спросит, чего девчонка сама хочет. — Хочу какао, — вдруг донесся голос Груни из-под одеяла. Васька даже хмыкнул, так скоро он не ожидал получить ответа. Правда и сам ответ оказался неожиданным. — Я мигом! — сорвался с кровати Василий, а потом притормозил, — А у нас есть? А его как? Варить? С молоком? Груня не удержалась и хмыкнула, точно скопировав фирменный хмык Барина. Потом вздохнула, села в постели и принялась шарить ногами по полу в поисках домашних тапочек. — Ты лежи, я и сам справлюсь! — остановил ее Васька, пытаясь вновь натянуть одеяло на девчонку. — Справится он, как же, — ворчала Груня, все же умудрившись вылезти из укрытия. Васька не стал спорить, помог отыскать тапки и подставил под теплые ступни. — Сказала бы, что где лежит, я бы справился, — тихо вздыхал Василий, шагая следом за девчонкой по лестнице. На улице было все еще темно. Колкие снежинки плясали в свете уличного фонаря за окном. И Груня на мгновение залюбовалась, глядя на эту красоту, пока грелось молоко на плите. Васька стоял рядом, точно так же глядя вместе с Груней за окно. Но не касался девчонки, а хотелось. В смешной пижаме в клетку и с мультяшными персонажами она казалась совсем юной девчонкой. Вернее, она и была совсем юной. Юной, хрупкой, но сильной и смелой. Барин смотрел на спутанные рыжие волосы, спускавшиеся по спине и плечам. Хотелось нырнуть в них пятерней, сгрести в кулак, почувствовать, какие они гладкие и шелковистые на ощупь. Но пигалица стояла, не шевелилась, и, кажется, хмурилась. А Ваське не хотелось, чтобы его девочка печалилась. Даже по мелочам. Хотелось разгладить мелкую морщинку между бровей, прижать к себе, сказать, что все наладится и он, Васька, непременно исправится. Вот обязательно исправится. Барин никогда не отличался ни терпением, ни выдержкой. Вот и сейчас не выдержал. Зашел Груне за спину и, выдохнув, обнял, оплел руками за талию, скользнув к животу рукой, а вторую устроив под грудью. Подбородок привычно лег на плечо, глаза сами собой прикрылись от удовольствия и аромата его весны, пьянящей и родной. — Люблю тебя, пигалица, — осторожно проговорил Барычинский, чувствуя, как в его руках девичье тело напрягается словно струна. Барин был уверен, что вот сейчас Грунька его пошлет. Возможно даже сделает исключение и пошлет его матом. Нет. Промолчала. — Давно? — едва разобрал Василий тихий шепот, и осторожно выдохнул. Не отстранилась. Не убежала. Пусть все еще напряжена, но не пытается увернуться из рук. Значит, он на верном пути…. Кажется. — Кажется, да, давно, — ответил Василий Павлович, — Как ты вместо сигарет принесла шоколадку. А может и раньше. Может и в первую встречу. Помнишь? На крыльце. Перед глазами Груньки мелькнуло то самое крыльцо, рыжий кот и хмурый Барин с сигаретой в руках. Да, наверное, она тоже в него влюбилась в тот день, в первую встречу. — Я тебя ударила, — тихо проговорила Груня, ей почему-то вдруг стало больно и обидно, но уже за Ваську. Ведь знает, какой он. А без подготовки сообщила и с намеками. Да и уставший он был, вымотан. Груня поймала себя на мысли, что ищет Ваське оправдания. А потом вспомнила слова мамы Нюры. Нет, пусть Васька помучается. Самую капельку. Не станет она ему вот сейчас говорить в ответ о любви. Пусть терпит, засранец. |