Онлайн книга «День открытых обложек»
…в краю грибов, брусники, пшеницы на полях и овса… …с холмистого возвышения… …через гребенку сосен… …проглянуло в памяти озеро Мстино под Вышним Волочком. Недоставало барака на взгорье, однорукого сторожа, костерка, который он ладил, – дело поправимое. Бугор уходил книзу шелковитой, переливчатой травой, мехом дивного, ухоженного зверя. Озеро внизу – глаз Божий. Орешник по берегу. Осинник. Ели трезубцами. Гроздь красная. Волна светлая. Благодать мест невозможная. Стоял барак об одно крыльцо. Горел костерок. Вода вскипала в котелке. Суровый, однорукий дед в гимнастерке, ногой придавив нож к пеньку, ловко стругал кожуру, очищенные картошки кидал в воду. – Ах! – задохнулся мой друг, голову потеряв от переживаний, и прямо из машины завалился в блаженство. – Еды завезем! Водки натаскаем! Дров наколем! Разговоры. Музыка. Закопаемся до весны – хрен найдут… Зарывался лицом в траву. Нюхал. Чихал. Рвал стебельки зубами. Терся животом. Разевал обалдело рот. Покатился, кувыркаясь, по склону. Я ехал тихонько следом: тормоза работали, руль слушался. Вышний Волочок. Озеро Мстино. Мой невозможный друг докатился до пенька, руки раскинул на стороны, любовно глядел снизу. – Дед, я тебе рад! А ты мне рад, дед? – На всех не нарадуешься, – сказал дед строго. – Прикатился – живи. – Экий ты, дед. С тобой не расслабишься. Сунулось солнце над макушками сосен… …столбы понаставило посреди стволов. Рослые, слепящие, поднебесные. Встал лес-красавец. Стройный. Голенастый. Золотом прохваченный. Ствол к стволу ратью победной. И вдали от Финляндии… …от города Тампера… …по тропке над озером Мстино… …выходил вперевалку паренек в кепочке, плотный, чубатый, коротконогий, весь из себя бугристый. За ним, телочкой на привязи, покорно выступала рыженькая девочка, глаза прикрывала скромно, блузку топырила туго. – Дед, – хрипато сказал парень, – пустишь? Дед бровью повел, и они без остановки прошли в барак. Мой невозможный друг жадно глядел с земли: – Дед, он кто? – Нашенский, – пояснил. – Вася-биток. – А она? – Из дом отдыха. Он их колупает. По списку. – У тебя там чего? – База туристская. Полсотни коек, и нет никого. Мой друг возбудился сверх меры, скоком скакнул на ноги. – Дед, давай поначалу рыбки наловим! – Наловлено, – сказал дед. – Дед, давай ушицы наварим! – Наварено, – сказал дед. Сели. Разобрали ложки. Поломали хлеба краюху. – Дай Бог подать, – сказал дед истово. – Не дай Бог принять. Приладились. Разом откусили хлебушка. Черпнули из котелка. – Жидковатая, – сказал мой друг. – Не ешь, – сказал дед. Обиделся. Отложил ложку. – Дед, да ты знаешь, кто к тебе приехал? – Не залупайся, – посоветовал дед. Раскрыли рюкзак, достали, разлили, выпили. Дед занюхал корочкой. – Магазинная, – признал уважительно. – У нас вашу не пьют. У нас своя. Взял бутыль литров на пять, бултыхнул: муть поднялась с донышка. – Дед, – заорал мой друг, – не открывай! Не открывай, дед, я себя знаю! Дед не послушал, открыл. Кулаком ударило. Через ноздри в мозг. Бряк! – друг мой завалился. Ему от запаха плохо. Ворона на лету – бряк! И ей плохо. Один я не бряк. Я за рулем. Мне нельзя – Свекольная, – сказал дед. – Сам гнал. Коня на скаку остановит. Примчался на запах Вася-биток, глотнул из бутыли мутной отравы, ухнул, крякнул и в барак, за тем же делом. Примчалось от озера, через кусты, напролом, глотнуло, заулюлюкало и назад. Одно углядели: нос с хороший сапог. Да глаз красный. Да сам в прозелени. Да круги по воде. – Нежить, – пояснил дед и зачерпнул ушицы. – Погреться. – Понятно, – сказали мы хором и оглянулись на озеро. Засинело, загустело, утекала куда-то легкая, беззаботная голубизна, взамен наливалось глухое, тягучее, томительным беспокойством сумерек. Красные гроздья заметно почернели. Рябь пробежала от берега. Тяжелым плеснуло у мостков. Воронка уткнулась книзу, всосала со дна воду, лопнула с тугим чмоканьем. Бурун прошел под орешником, мощный бурун вспененной воды. – Сом, – сказал дед. – Конь чёртов. С реки приходит. Тут они и объявились… …без толкотни-спешки… …один за одним. Вышли на волю из заточения, сели вкруг костерка, отодвинули деда, друга моего, даже автора. – Не мешай, сочинитель. Как-нибудь сами, без посторонней помощи. Устыдить бы их: «Не по сюжету ведете себя‚ не по сюжету...», – разве послушают? Сижу в стороне, на крылечке барака, оглядываю свои творения, а этим хоть бы что! День встречи вырвавшихся из-под завала страниц, которых автор жалует и жалеет, мучается их муками, горюет и оплакивает посреди вымышленных терзаний, – чтобы оценить чужие страдания‚ надо пройти через свои. Взывает Гоша, незабвенный герой: – Если переполнюсь добродетелью, – на кого ее изливать? Назовите поименно. Наиболее подобающих. – Ты не переполнишься. – Как знать… Надо подготовиться заранее. Гоша живет на коротком дыхании, сам себя обгоняет. Стоит – не устоять, лежит – не улежать, оттого и поучает по-дружески: – Скорость не важна по жизни, важно ускорение. Первым ухожу от светофора, всегда первым: они еще не шелохнулись, а я вон где! Пускай потом пыжатся, догоняют-обгоняют, – я же никуда не спешу. И ты не спеши. Нет на свете того, что требовало бы твоей спешки. Сочинителю это погибель. – А к подруге? – К подруге – непременно. «Гоша, – соблазняют приятели, – славный ты наш! Поехали на байдарках, Обь-Енисей, куда течение вынесет. Глухие края, Гоша, мужиков недостача; бабы на берег выходят, зазывают сиренами – тебе в самый раз». – «Знаю я этих баб: причалишь – разорвут, натешившись. Лучше меня тут умертвите». Рассказывает без утайки мой Гоша, специалист по грехопадению: – Есть барышни‚ к легкому вину с фруктами влекущие. Есть – к крепким напиткам склоняющие‚ с кряканьем от души. Заранее не угадать. |