Онлайн книга «Город вечной ночи»
Пендергаст кивнул: – По моему мнению, самый важный вопрос заключается не в том, кто были жертвы, почему они были выбраны и как было совершено убийство. – А что еще есть в убийстве, кроме «кто», «почему» и «как»? – Мой дорогой Винсент, есть еще «где». 33
Звукооператор прикрепил микрофон к рубашке Гарримана, настроил его и удалился на свое место. – Произнесите, пожалуйста, несколько слов, – попросил он оттуда. – Обычным голосом. – Это Брайс Гарриман, – сказал Гарриман. – «Давай пойдем с тобою вместе – я и ты, когда тоска вечерней немоты закроет небеса…» [19] – Отлично, уровень хороший. Звукооператор показал продюсеру поднятый вверх большой палец. Гарриман оглядел сцену. Телевизионные студии всегда его поражали: десять процентов пространства были отданы тому, что выглядело как чья-то гостиная или стол ведущего, а остальное представляло собой грандиозный хаос с цементными полами, висящими софитами, зелеными экранами, камерами, проводами и людьми, стоящими вокруг и наблюдающими за процессом. Это было его третье шоу за неделю, и каждое последующее становилось больше предыдущего. Настоящий барометр, показывающий, насколько популярными стали его первая и последующие статьи. Сначала его пригласила местная нью-йоркская станция и записала интервью продолжительностью две минуты. В следующий раз он появился на «Шоу Мелиссы Мейсон», одном из наиболее популярных ток-шоу на территории трех штатов [20]. А потом пришло известие о двойном убийстве – убийстве, которое идеально соответствовало его версии. И его пригласили на по-настоящему большой экран: «Утро Америки с Кэти Дюран», одно из крупнейших в стране телевизионных утренних шоу. И теперь перед ним была сама Кэти, она сидела всего в двух футах от него, и ее лицо в рекламной паузе подправляли гримеры. Декорации «Утра» выглядели как шикарный уголок для завтрака – с американскими картинами в стиле наивного искусства на фальшивых стенах, с двумя «ушастыми» креслами с салфеточкой под голову, стоящими друг против друга, и большим экраном между ними. – Десять секунд, – сообщил кто-то из темных глубин студии. Гример исчез со сцены, и Кэти повернулась к Гарриману. – Рада видеть вас здесь, – сказала она, одаряя его улыбкой на миллион долларов. – Какая ужасная история. Ну просто совершенно ужасная. – Спасибо, – сказал Гарриман, улыбаясь ей в ответ. Он следил за обратным отсчетом на большом экране, потом на одной из направленных на них камер загорелась красная сигнальная лампочка. Кэти повернула свою ослепительную улыбку к камере: – Сегодня утром мы рады представить вам нашего гостя Брайса Гарримана, репортера «Пост», который, как говорят люди, сделал то, что оказалось не по силам нью-йоркской полиции: понял мотивацию убийцы, прозванного Головорезом. А после недавнего двойного убийства, которое точно соответствует версии мистера Гарримана, опубликованной в день Рождества, эта история по-настоящему задела публику за живое. Знаменитости, миллионеры, рок-звезды, даже боссы мафии начали покидать город. Пока она говорила, на экране между креслами логотип «Утра Америки» сменился короткими видеороликами, в которых было показано, как люди садятся в лимузины, частные самолеты выруливают на взлетные полосы, знаменитости, окруженные мордоворотами-охранниками, спешат пройти мимо папарацци. Эти ролики были знакомы Брайсу, он видел их и раньше. Он видел случаи бегства и собственными глазами. Люди, влиятельные люди, покидали Манхэттен, как крысы, бегущие с тонущего корабля. И все из-за него, Брайса. А тем временем простой народ наблюдал за происходящим, испытывая нездоровое возбуждение при виде того, как один процент получает наконец то, что заслужил. Кэти повернулась к Гарриману: – Брайс, добро пожаловать на «Утро Америки». Спасибо, что пришли. – Спасибо, что пригласили, Кэти, – сказал Гарриман. Он слегка шевельнулся, показывая камере свой профиль в самом выгодном свете. – Брайс, о вашей истории говорит весь город, – продолжила Кэти. – Как вам удалось вычислить то, что ускользало от лучших умов нью-йоркской полиции на протяжении уже, кажется, нескольких недель? Гарриман ощутил сильное воодушевление, вспомнив слова Петовски: «Репортеры, случается, всю жизнь ищут что-нибудь такое». – О, я не могу приписать себе все заслуги, – ответил он с напускной скромностью. – На самом деле я только строил на площадке, уже подготовленной полицией. – Но что стало… как бы это получше сказать… моментом истины? Она была похожа на Барби, со своим маленьким носиком и волной светлых волос. – Если помните, в то время в воздухе витало несколько версий, – сказал Брайс. – Меня не убеждало предположение, будто в городе действует не один, а несколько убийц. Когда я утвердился в этом мнении, мне осталось только определить, а что же общего есть у всех жертв. Кэти посмотрела на телеподсказчик, по которому катились строки из первой статьи Гарримана. – Вы написали, что жертвы «все трое начисто лишены человеческой порядочности». Что «мир стал бы лучше, если бы они перестали существовать». Гарриман кивнул. – И вы считаете, что их обезглавливание – символический жест? – Верно. – Я что хочу сказать… обезглавливание – не может ли оно, случайно, быть делом рук джихадистов? – Нет. Это не укладывается в шаблон. Убийства – дело рук одного человека, и он пользуется обезглавливанием по причинам, которые понятны только ему. Да, это древний вид наказания, демонстрация божественного гнева, направленного на грехи и пороки, совершенно вопиющие в современном обществе. Даже сам термин capital punishment [21] происходит от латинского caput, что означает «голова». Но убийца – проповедник, Кэти, он предупреждает Нью-Йорк, а в расширительном смысле – всю страну о том, что алчность, эгоизм, вульгарное стремление к благам больше нельзя терпеть. Он выбирает жертв среди самых отвратительных из одного процента, которые в последние несколько лет подмяли под себя город. Кэти энергично кивала, глаза ее горели, она впитывала каждое его слово. Брайс понял кое-что: эта одна история сделала его знаменитостью. Он взял самые резонансные убийства за многие годы и присвоил их себе одному. Его статьи-продолжения, тщательно выписанные для максимальной сенсационности и придания блеска его собственному образу, стали вишенками на торте. Все в Нью-Йорке смотрели ему в рот. Они хотели, жаждали, чтобы он объяснил им, кто такой Головорез. |