Онлайн книга «Костяные часы»
Опираюсь на спинку дивана, слежу за телефоном. На часах 09:36. По британскому времени – 08:36. Папа вглядывается поверх очков в оставленный мною номер телефона. +36 для Швейцарии; код региона; цифры телефона шале… «Да, – скажу я, – Джонни действительно иногда играл в карты». С друзьями. Чтобы отдохнуть после напряженной недели. Но выигрыш за вечер не превышал пятидесяти фунтов. Ерунда, деньги на пиво. «Сколько? Тысячи?» Я недоверчиво рассмеюсь. «Нет, папа, это не отдых. Это безумие». Ну, то есть… «Он, наверное, связался с дурной компанией». 09:37. Литой пластмассовый телефон невинно молчит. Если он не зазвонит до 09:40, значит я просто сам себя пугаю… 09:45. Все по-прежнему спокойно. Слава богу! С кокаином пора завязывать – на время, а то и навсегда. Йети не зря предупреждал о паранойе. Завтрак с апельсиновым соком и интенсивные занятия лыжным спортом быстро удалят из организма все токсины, так что… Звонит телефон. Я хватаю трубку: – Папа? – Доброе утро… Хьюго? Это ты? Черт побери, это действительно отец. – Папа! Ты как? – Несколько озадачен. Как ты узнал, что это я? Хороший вопрос. – У Руфуса есть определитель номера, – отвечаю я. – Так что… э-э-э… с Новым годом! У вас все нормально? – И тебя тоже с Новым годом, Хьюго. Мы можем поговорить? У отца напряженный тон. Что-то неладно. – Да, конечно. – Вчера случилась странная штука. В обед я смотрел программу бизнес-новостей, и тут вдруг звонят из полиции. Женщина-следователь, представляешь? Из Скотленд-Ярда! – Надо же. – Думай, думай, думай! Но пока ничего не ясно. – Некая Шейла Янг, глава управления по розыску произведений искусства и антиквариата. Я понятия не имел, что существует нечто подобное, но оказывается, если украдут «Кувшинки» Моне, то расследование поручат именно этому управлению. Либо Бернард Крибель меня заложил, либо кто-то заложил Крибеля. – Как интересно. А тебе она зачем звонила? – Вообще-то, Хьюго, она хотела переговорить с тобой. – О чем? Я не крал Моне. Отец издает встревоженный смешок: – Видишь ли, она мне ничего толком не рассказала. Я объяснил, что ты в Швейцарии, и она очень просила тебя позвонить ей, как только ты вернешься, «чтобы помочь в расследовании одного дела». – А ты уверен, что это не чей-то дурацкий розыгрыш? – Нет, на розыгрыш не похоже. Слышно было, что она звонит из офиса. – Ну, раз так, то я позвоню следователю Шейле Янг, как только вернусь. Может, из библиотеки Хамбер-колледжа похитили какой-то манускрипт? Там много редких книг. Или… нет, гадать бесполезно, но я сгораю от любопытства. – Вот и славно. Только, знаешь… маме я ничего не говорил. – Очень деликатно с твоей стороны. Не волнуйся, расскажи ей, если хочешь. А если я угожу в Уормвуд-Скрабс, она сможет организовать кампанию «Свободу Хьюго!». Отец смеется уже веселее: – Ага, и я тоже туда приду со своим плакатом! – Класс! Итак, если не считать того, что Интерпол допытывается у тебя о местопребывании сына, известного криминального авторитета, все остальное нормально? – Да, все в полном порядке. Третьего января я снова выхожу на работу, а мама с ног сбилась у себя в театре, праздники же, сплошные пантомимы. Кстати, может, встретить тебя в аэропорту? – Спасибо, пап, но меня Фицсиммонс подбросит, за ним все равно пришлют водителя. Ну ладно, увидимся дней через восемь, тогда и разберемся в этой таинственной истории. Поднимаюсь в мансарду, а в уме со скоростью двадцать четыре кадра в секунду прокручиваются самые различные сценарии: бригадный генерал умер, и его душеприказчик задается вопросом, о каких именно ценных марках так волновался покойный; сестру Первис расспрашивают, кто именно посещал бригадного генерала в последнее время; Крибель называет имя Маркуса Анидра; просматривают записи камер видеонаблюдения; меня опознают; Шейла Янг вызывает меня на собеседование под протокол; я все отрицаю, но Крибель из-за двустороннего зеркала заявляет: «Это он». Официальное обвинение; отказ в освобождении под залог; исключение из Кембриджа; четыре года за кражу и мошенничество, два из них условно; если день не богат новостями, я попадаю на первую полосу центральных газет: «Выпускник Ричмондской школы похищает состояние у жертвы инсульта»; восемнадцать месяцев спустя – досрочное освобождение с отметкой о судимости. Единственное возможное трудоустройство: смотритель парковки. Протираю пятачок в затянутом изморозью стекле мансардного окна. Заснеженные крыши, «Отель ле зюд», крутые вершины. Снегопад еще не начался, но гранитное небо полнится обещаниями. Первое января. Стрелка компаса дрожит. Я это чувствую. Куда она укажет? В тюрьму? Или куда-то еще? Мадам Константен не заводит разговоров со случайными людьми. Очень хочется верить. Снизу доносятся тяжелые шаги, заячьи, вприпрыжку. Куинн. Он поднимается быстро, как разочарованный бронтозавр. Следователь Шейла Янг – не ловушка, а катализатор. «Собирай вещички, – подсказывает инстинкт. – Будь наготове. Жди». Подчиняюсь инстинкту, потом нахожу в «Волшебной горе» место, где вчера остановился. Обитель греха пробуждается. Фицсиммонс этажом ниже орет: «Я быстро, только душ приму!» Просыпается бойлер, ревут трубы, в душе плещет вода; женщины переговариваются на каком-то африканском наречии; слышен низкий смех; Четвинд-Питт провозглашает: «Доброе утро, Оливер Куинн! Ну как? То, что доктор прописал, правда?» Одна из женщин – Шенди? – говорит: «Руфус, я позвоню нашему агенту, сообщу, что с нами все в порядке». Кто-то спускается в гостиную; из радио на кухне раздается «One Night in Bangkok» [54]; Фицсиммонс выходит из душа, на лестничной площадке мужской голос бубнит: «А наш стипендиат заперся в своей клетушке… ага, по телефону говорил… Ну, пусть себе дуется…» Мне хочется крикнуть, что я вовсе не дуюсь и очень даже рад, что они вчера оттянулись не по-детски, но к чему тратить силы, развеивая ошибочные предположения? Кто-то насвистывает, кипит чайник, а потом раздается выкрик, точнее, хриплый визг: – Охренеть! Я настораживаюсь. Пару секунд все тихо… Во второй раз этим странным утром я ощущаю необъяснимую уверенность, будто сейчас что-то произойдет. Как по писаному. Во второй раз подчиняюсь инстинкту: закрываю «Волшебную гору» и прячу ее в рюкзак. Одна из негритянок что-то говорит, но так быстро и тихо, что я ничего не разбираю, и тут же по лестнице – топ-топ-топ, и на площадке звучит вопль Четвинд-Питта: |