Онлайн книга «Дети Дюны»
— Я знаю, что случилось, Ганима, — едва слышно произнес Лето. Она низко склонилась к его лицу. — Что, что? — Песчаная форель… Он замолчал, и Ганима удивилась его упоминанию о гаплоидной фазе развития песчаного червя, но не стала торопить брата. — Песчаная форель, — повторил он, — была занесена сюда из каких-то других мест. Раньше эта планета изобиловала водой. Форель размножилась до таких пределов, что экосистема Дюны не смогла с ней справиться. Песчаная форель забила собой источники воды и превратила планету в Пустыню… Они сделали это, чтобы выжить. Только в сухом месте форель может превратиться в песчаного червя. — Песчаная форель? Ганима покачала головой. Она не сомневалась в словах брата, но ей очень не хотелось спускаться в те глубины сознания, где Лето почерпнул эту информацию. Песчаная форель? — подумала она. Ганима вспомнила, как в своей нынешней плоти и в других она, будучи ребенком, играла с песчаной форелью, заманивая ее в ловушки, а потом убивая водой. Было очень трудно представить себе, что такие мелкие твари могли быть причиной столь грандиозных планетарных событий. Лето кивнул своим мыслям. Фримены всегда разводили хищных рыб в водоемах. Песчаные форели всегда препятствовали накоплению воды у поверхности почвы планеты; поэтому рыбы и плавали в канале, который протекал под ногами. Тела песчаных червей могли выдерживать небольшие количества воды, она, как и в клетках человеческой плоти, составляла небольшую часть их тел, но если воды становилось много, то в обмене веществ песчаных червей происходили взрывоподобные изменения и в их организмах начинала накапливаться меланжа, который фримены в мельчайших дозах использовали для своих оргий. Меланжа вызывала у людей вспышки сверхъестественного прозрения. Чистый концентрат меланжи перенес Пауля Муад'Диба сквозь стены Времени, но не было в мире человека, который осмелился бы повторить его опыт. Ганима физически ощутила дрожь, которая охватила брата. — О чем ты думал? — спросила она. Но Лето не мог остановиться — поток откровений продолжал литься. — Чем меньше становится песчаной форели, тем экологическая трансформация планеты… — Конечно, они сопротивляются, — заговорила сестра. Ганима начала понимать страх Лето, против воли проникаясь его возбуждением. — Исчезнут песчаные форели, исчезнут и черви, — сказал он. — Надо предупредить племена. — Не будет больше зелья, — предположила Ганима. Все эти простые слова означали высочайшую степень общей опасности, которую брат и сестра видели во вмешательстве человека в древний миропорядок Дюны. — Алия прекрасно это знает, — сказал Лето, — поэтому и злорадствует. — Ты уверен в этом? — Абсолютно. Теперь сестра точно знала, что так беспокоит брата; от этого знания по спине ее пробежал холодок. — Племена не поверят нам, если Алия станет все отрицать, — произнес Лето. Это утверждение касалось главной проблемы бытия близнецов: какой фримен поверит в мудрость девятилетних детей? Алия же, все больше и больше проникая в тайну чужих душ, будет играть на этом. — Нам надо убедить Стилгара, — сказала Ганима. Не сговариваясь, брат и сестра повернули головы и вгляделись в залитую лунным светом Пустыню. Теперь они смотрели на нее совершенно другими глазами, осененные внезапно снизошедшим знанием. Никогда раньше тонкое взаимодействие природы и пытающегося изменить ее человека не было для них столь очевидным. Лето и Ганима почувствовали себя интегральной частью динамической, поразительно точно уравновешенной системы. Новый взгляд произвел переворот в их сознании. Как говорил Лиет-Кинес, Вселенная — это место, где популяции животных ведут между собой постоянный, ни на миг не прерывающийся диалог. Гаплоидные форели говорили сейчас с близнецами, словно люди. — Племена поймут угрозу воде, — сказал Лето. — Но это касается не только воды. Это… — Ганима замолчала, поняв глубинный смысл слов брата. Вода была абсолютным символом мощи Арракиса. В своих корнях фримены оставались специализированным, если можно так выразиться, видом, выжившим в условиях жестокой Пустыни, ведущими специалистами жизни в условиях постоянного стресса. Как только на планете стало много воды, произошел странный перенос символа, хотя люди продолжали понимать и чувствовать свой древний долг. — Ты имеешь в виду угрозу мощи, — поправила она Лето. — Конечно. — Но поверят ли они нам? — Если они увидят, что происходит, если почувствуют нарушение равновесия… — Равновесие, — произнесла Ганима и тут же повторила мысль, которую неоднократно высказывал их отец: — Равновесие — это то, что отличает людей от черни. Ее слова пробудили в нем память об отце. — Экономика против красоты — это старо, как Шеба, — Лето вздохнул и, подняв голову, посмотрел на Ганиму. — Я начал видеть сны предзнания, Гани. Она судорожно втянула в себя воздух. Лето между тем продолжал говорить. — Когда Стилгар сказал, что бабушка задержится, то я уже знал это наперед. Но теперь я могу сказать, что и другие сны подозрительны мне. — Лето, — тихо сказала Ганима, покачав головой и опустив глаза. — К нашему отцу это пришло позже. Не думаешь ли ты, что… — Мне снилось, что я заперт в тесном шкафу, потом был сон о том, как я бегу по дюнам, — заговорил он. — Потом я был в Якуруту. — Яку… — Ганима запнулась и откашлялась. — Это старый миф! — Это место существует, Гани! Я должен найти человека, которого называют Проповедником и о многом его спросить. — Ты думаешь, что это… наш отец? — Спроси об этом у самой себя. — Это очень похоже на него, — согласилась Ганима, — но… — Мне не нравится многое из того, что мне предстоит сделать, но сегодня я впервые по-настоящему понял отца. Девочка поняла, что сейчас ей нет места в его мыслях. — Может быть, Проповедник — просто старый мистик. — Я молю Бога, чтобы так оно и оказалось, — прошептал Лето. — О, как я надеюсь на это! Он подался вперед и встал. Балисет загудел от этого движения. — Пусть он окажется всего лишь Гавриилом без рога, — Лето молча вперил взор в освещенный призрачным лунным светом Пустынный ландшафт. Ганима посмотрела в ту же сторону. На краю рощи у ворот сиетча светились гнилушки, окаймляя чистый силуэт дюн. В Пустыне кипела жизнь, которая никогда не затухала, даже тогда, когда Пустыня казалась спящей. Ганима чувствовала, что ее слушают какие-то неведомые твари. Откровения Лето преобразили ночь в глазах Ганимы. Это был момент прозрения, момент отыскания устоявшегося порядка в непрестанных изменениях, мгновение, в которое каждый человек чувствует свое земное прошлое — прошлое, которое неистребимо в памяти рода людского. |