Но тут его голос дрогнул. Юноша постарался сохранять спокойствие, но вопреки всему его руки задрожали, и он не мог унять дрожь. Когда Эрнальд вновь поднял на него глаза, в них стояли слёзы.
– Я… я тебе никогда не говорил об Эноре, твоей матери.
Фрижель застыл на месте.
Энора…
Нет, дед действительно никогда не говорил о его матери. Но теперь, когда у него было так тяжело на душе, Фрижель боялся того, что может сейчас услышать.
Фрижель едва сдерживал раздражение. Это ничтожное создание начинало действовать ему на нервы. Неужели он никогда не получал по заслугам? И неужели он смеет думать, что у них с Эрнальдом нет дел поважнее, чем выслушивать его вздор? Юноша пытался отыскать во взгляде деда хотя бы какую-то поддержку. Но Эрнальд с видимым беспокойством смотрел на гоблина, и Фрижель заметил, что противное существо приложило зелёное ухо к полу клетки. Казалось, он слышал то, чего не слышали другие.
– Что он делает? – спросил Фрижель у деда.
– Не знаю, – признался Эрнальд. – Но гоблины понимают язык животных. Может быть, он что-то услышал?
Стекс поднялся и вцепился руками в решётки клетки.
– Вакиза, выпусти меня отсюда! – крикнул он.
В его голосе не было прежнего приказного тона, в нём звучала мольба. А в маленьких чёрных глазах метался ужас.
– Спруты! – кричал он. – Спруты заговорили!
– И что они говорят? – спросил Эрнальд.
Гоблин посмотрел на них, дрожа от страха.
– Нас атакуют, – проговорил он. – Десять кораблей, а может, и больше. Они окружают город!
И вдруг крики, раздавшиеся со стороны лестницы, привлекли их внимание.
Алиса и Абель показались в проёме двери. Кое-как они пытались удержать мужчину, который боролся с ними с решимостью зомби, встретившего на пути калитку. Его форма разведчика Таранки насквозь промокла, и вода капля за каплей стекала на плиты пола.
Абель толчками подвёл пленника к Талес, которая сидела поблизости одной из колонн, и, дав ему хороший пинок под зад, заставил преклонить колени. Схватив мужчину за волосы, как это сделали бы Хима с Хуггином, и вызывающе посмотрев на пленника, Абель расчехлил меч и приставил его к горлу шпиона. Фрижель знал, какую сильную любовь испытывал Абель к добротному оружию. Во время странствий по Нетеру друзья использовали в сражениях сделанные Абелем бриллиантовые мечи. Но тем не менее он сохранил свой старый железный меч. И если Абель использовал его теперь, на глазах у Талес, то это не было вызвано простой случайностью, и, видимо, этим он хотел сказать: «Посмотри, я не скрываю от тебя своего происхождения. И суди обо мне по моим делам, а не по моим корням».
– Мы нашли его плывущим по направлению к городу, – сказал Абель, едва переводя дух.
Талес встала и посмотрела молодому архитектору в глаза. Казалось, всё это произвело на неё благоприятное впечатление, поскольку Талес, величественно кивнув, произнесла, приблизившись к Эрнальду:
– Подведите его к огню.
Алиса и Абель втолкнули пленника в круг света, зажжённого Сахалом.
– Сколько кораблей? – спросил Эрнальд.
Мужчина усмехнулся, но не произнёс ни слова.
– Сколько? – повторила Талес.
Пленный с ненавистью посмотрел на неё и плюнул под ноги сарматке.
– Я не разговариваю ни с людьми, фанатично защищающими магию, – проговорил он, указав подбородком на Эрнальда, – ни с изменниками, ни тем более с дикарями.
Талес пришла в такую ярость, что даже Хима с трудом её удержала. Талес была готова прикончить его на месте. Абель наклонился к разведчику.
– Дерин Свейл тоже будет принимать участие в нападении?
Пленник презрительно фыркнул:
– Вот что я тебе скажу, гнусный предатель: либо у тебя кубы шерсти в ушах, либо ты плохо знаешь своего отца.
От неожиданности Абель отпрянул, и это его движение не осталось незамеченным Фрижелем. Таранкоец никогда даже и не предполагал, что его могут узнать.
– Если ты думаешь, – продолжал пленный, – что слухи о вашей попытке государственного переворота не достигли Эйкана, то, скорее всего, безумие твоих друзей-магов поразило также и тебя. И будь я твоим отцом, я бы каждый вечер перед сном умывался слезами.
Фрижель никогда не видел, чтобы злоба настолько искажала черты лица его друга. Едва сдерживая себя, молодой человек так сильно напряг плечи и руки, что на шее вздулись вены.
– Да как ты смеешь? – взревел он.
Эрнальд поднял руку, пытаясь направить этот допрос, который мог плохо закончиться, в спокойное русло.
– Абель, – сказал он категоричным тоном, чтобы привести молодого человека в чувство, – Стекс сказал, что сюда движутся около двенадцати кораблей и что город окружён. Если пленный отказывается говорить, то это его дело, а нам же вполне достаточно этих сведений. Уведите его с глаз долой и заприте где-нибудь.
Но таранкоец отрицательно покачал головой:
– Нет, посадите его в клетку и подвесьте в самом высоком месте Айянны. Пусть он потом всем рассказывает, как сын героя Эйкана разгромил армию своего отца.
Заявление Абеля было встречено мёртвой тишиной. Все замолчали в немом изумлении. Скорее всего, у Абеля был план. Две воительницы увели с собой пленника. Абель повернулся к Талес.
– Вакиза, – сказал он, не дожидаясь реакции Фрижеля или Эрнальда, – если это не противоречит вашим обычаям, то я хотел бы воспользоваться помощью десяти самых лучших инженеров Айянны.
Сарматка подала знак Химе, и та вышла из комнаты.
– Абель, – спросил Эрнальд, – ты уверен в том, что правильно поступаешь?
Таранкоец повернулся с окаменевшим от напряжения лицом.
– Да, – ответил он. – Я хорошо знаю отца. Его лучники проявляют ловкость и недюжинное умение как в рукопашном бою, так и в стрельбе из лука, кроме того, его микстуры восстановления здоровья обладают самым мощным воздействием во всём королевстве. И если его люди доберутся до понтона Айянны, нам конец.
Сочтя излишним распространяться и о деталях своего плана, он бросился к лестницам; Алиса проследовала за ним.
– Голем тебя задери! – ругнулся, не выдержав, Эрнальд.
И надолго замолчал. В течение нескольких мгновений Фрижель наблюдал за ним. Он никогда не отдавал себе отчёта в том, до какой степени его дед привык всё держать под контролем. И сейчас, наверное, с трудом выносил физическую немощь – последствие пребывания в Суратане. Для Эрнальда нестерпимо было видеть, как инициатива ускользает из рук, и вызванное этим обстоятельством чувство беспомощности разъедало изнутри.