Книга Коварная рыбка фугу, страница 40 – Марина Белова

– Мне пять рулонов, – потребовала я, умножив в уме количество окон на высоту потолка и поделив все на двадцать.

– У нас только три рулона. Подождете? Мы со склада привезем.

– Долго ждать?

– Минут сорок. Все равно вам ждать, пока венки подпишут.

– Я согласна, – срок меня вполне устраивал. Если Люба работает в вареничной, этого времени мне хватит, чтобы с ней встретиться.

Несмотря на надпись «Домашние вареники», пахло в заведении отнюдь не домашней кухней, а почему-то подвалом, кислой капустой и прогорклым растительным маслом, на котором здесь жарили беляши и котлеты в тесте. Их продавали тут же, что называется, с пылу с жару. Чад валил прямо в зал, который был отделен от кухни лишь рядом витрин со скудным ассортиментом закусок.

Часть зала была выгорожена рядом металлических труб, один конец которых крепился к полу, другой – к потолку. Трубы были раскрашены под кору березы. За ними виднелась барная стойка, за стойкой – полки с дешевым спиртным.

Убогонький интерьер – высокие столы и полное отсутствие стульев – указывал на то, что это самая настоящая забегаловка. Моя догадка подтверждалась большим количеством сомнительных личностей.

Я поежилась, ощутив на себе любопытные взгляды мужиков, которые открыто распивали здесь водку.

– Девушка, не хотите составить компанию? – прошамкал беззубым ртом один из выпивох.

Я не сочла нужным ответить на приглашение – молча пошла к кассе.

Кассирша, мощная баба, до известного момента с неприязнью косившаяся на алкашей, переключила свое внимание на меня. Она буквально сканировала меня, пока я приближалась к кассе.

– Девушка, мне нужна Любовь, – сообщила я, улыбнувшись.

Я хотела произвести хорошее впечатление, однако моя доброжелательность пошла мне не на пользу. Кассирша, уловив в моем голосе слабину, схамила:

– А мне деньги.

– Не поняла? – нахмурилась я.

– А что тут непонятного? Что брать будешь? Вареники, пельмени. Беляши только пожарили, еще теплые. Бери.

– Простите, но я сыта. Мне нужна Любовь, – повторила я.

По возрасту Любе должно было быть чуть больше сорока лет. Отчества ее я не знала, оттого и вышло недоразумение: кассирша подумала, что я говорю о чувстве.

– Не в том месте прЫнца ищешь. Я тут уже пятнадцать лет за кассой сижу, и хотя бы один нормальный мужик зашел. Одни алкаши забегают, чтобы в тепле выпить и пирожком закусить.

– Я не за женихом сюда пришла. Мне Люба нужна. Она здесь поваром работала.

– Любка? Работала! – кивнула кассирша, наконец-то смекнув, кто мне нужен. – Только она уже давно не повар.

– Но здесь работает?

– Работает, – подтвердила она. – Посудомойкой.

– Посудомойкой? – приподняла я бровь.

Кассирша приняла мою реакцию за удивление. Однако это было не так – после разговора с Зинаидой я была готова именно к такому повороту в судьбе Любы.

– Извини, но на большее она уже не способна. Из жалости держим, – просветила меня кассирша.

– А она сейчас здесь?

– Так нужна? Тогда ты вовремя пришла. Уже через час не с кем было бы разговаривать. В час дня у нее первая рюмка.

– А можно ее вызвать? Мне нужно с ней поговорить, – я сделала жалобное лицо.

– А тарелки кто будет мыть? – пробурчала кассирша. – Да ладно, вижу, что ты приличная. Вызову ее сейчас. Разговаривай здесь, и смотри, чтобы никто ей не наливал.

Взяв с меня обещание, она закрыла на ключ кассу и пошла на территорию кухни. Я могла видеть огромную плиту, высокие алюминиевые кастрюли с кипящей в них водой, разделочный стол – мойка не попадала в поле моего зрения.

Кассирши не было минуты три. За это время я обозрела зал в поисках места, где можно было бы поговорить с Любой. Свободный столик нашелся. Он находился в дальнем углу зала и был заставлен грязной посудой. Видимо, уборщица в этом общепите была такой же редкостью, как и чистый стол.

Вид Любы превзошел все мои ожидания. Из-за довольно мощной спины кассирши вынырнула невысокого росточка женщина, неопределенного возраста, худая, с отекшим серым лицом и стеклянным взглядом. От былой Любиной красоты, о которой рассказывала Зинаида, не осталось и следа.

Странно, но ни удивления, ни интереса на Любином лице я не заметила. Кто ее вызвал, зачем – похоже, ее мало волновало.

– Вот, привела, – отчиталась кассирша. – Люба, смотри, из вареничной ни ногой. Поняла?

– Иди уже, – отмахнулась от нее Люба. – Вы, что ли, меня спрашивали? Что надо?

– Поговорить, – достаточно жестко сказала я. Люба относилась к тем особам, которым нельзя делать поблажки – сядут на голову. – Отойдемте в сторонку.

– А угостите? – ее взгляд метнулся к компании алкашей, приканчивающих вторую бутылку водки.

– Нет, – категорично ответила я.

– Ну ладно, только хочу заметить, что вы отрываете меня от дела.

– Если вы чистосердечно обо всем расскажете, вернетесь к своим тарелкам, – вырвалось у меня.

Лицо Любы вытянулось. Извилины закопошились в черепной коробке, их напряженная работа выразилась в глубоких складках на лбу.

– Так… я…чо… Я ничо…

– Если бы чо, – хмыкнула я, – мы бы сейчас разговаривали в другом месте.

Люба испуганным взглядом попросила поддержки у кассирши. Та лишь злорадно улыбнулась:

– Допрыгалась?

Мы ушли в глубь зала. К столу, заставленному грязной посудой, я подойти побрезговала – расположилась на низком подоконнике. Села сама и предложила Любе занять место рядом.

– Люба, я вам не враг, – с этих слов начала я разговор. – Как вы дошли до такой жизни?

– Нормальная жизнь. Не хуже и не лучше, чем у других, – она отвела взгляд в сторону.

Как ни старалась Любовь не дышать в мою сторону, а стойкий запах перегара назойливо лез мне в ноздри.

– Вы же молодая женщина. Сколько вам? Сорок? Сорок пять? А выглядите на шестьдесят, и то с большой натяжкой. Вам никто не говорил, что водка губит женскую красоту?

– Вот только оскорблять меня не надо! Я не алкоголичка! Пью, когда хочу. Когда не хочу, не пью.

– А хочется часто? – с издевкой спросила я.

– От такой жизни в петлю хочется прыгнуть.

– Но ведь не всегда было так? Вы были красивы, молоды, дерзки… У вас была любовь. Большая любовь. Я знаю. Что с вами стало?

– А то и стало, кончилась любовь – и все пошло наперекосяк. – Люба стянула с головы несвежую косынку и вытерла ею выступивший на лбу пот. – Каждый день спрашиваю себя, для чего я родилась? Для мойки с грязными тарелками? – Она вздохнула и стала вспоминать: – Сама я деревенская. Отец – механик, мать – доярка. В деревне только летом хорошо. Осенью грязь. Зимой скука. А весна начнется – всех в поле. Уже с двенадцати лет меня ставили на прополку. Коров доила, коз пасла. После восьмого класса стал вопрос: что со мной делать? Мать настаивала, чтобы я в доярки пошла. Отец хотел, чтобы я стала фельдшером. Но я бы ни за что не поступила в медучилище. Там конкурс, а у меня знания были ниже среднего. Но в город я все равно поехала. Думала подать документы в строительное ПТУ. А что? Выучилась бы на маляра, в городе осталась, ремонты делала, деньги гребла бы лопатой. И чего я до строительного ПТУ не дошла? Остановилась, дуреха, перед ПТУ общественного питания. Поесть я с детства любила. Бабушка, знаете, какие пироги пекла? С капустой, с грибами, с вишней. Ноги сами привели меня в приемную комиссию. Брали всех. Общежитие давали. Стипендию платили. На работу устраивали. Что было еще нужно? Я тут же решила – остаюсь. Два года меня учили, как варить борщи и каши, крутить котлеты и месить тесто. Я уже в полной мере чувствовала себя горожанкой. С такой профессией я не пропаду и голодной не останусь. Хлеб, масло – за этим в магазин бежать не надо. Значит, и на продукты расходов нет. Деньги можно на одежду тратить или на квартиру копить. Но зачем копить, если можно замуж выйти? И вообще, жилье – проблема мужа. Дерево посадить, дом построить, сына родить, – протяжно вздохнула Люба. – Только из кого выбирать, если в группе одни девчонки учатся? Было у нас еще два парня, но они были такие молодые, незрелые… Когда я на практике увидела Василия, повара, у меня от счастья голова закружилась – он! Он и дерево посадит, и дом построит, и сына родит. Одна проблема: Василий был женат, ребенку полгода. Ну да разве меня это могло остановить? Я тоже хочу счастья, тоже семью мечтаю обрести. Той, жене Василия, уже по жизни повезло: она в городе родилась. Ей не приходилось с малолетства по грядкам ползать и навоз носить.