Книга Заветы, страница 78 – Маргарет Этвуд

Чем севернее, тем меньше дружелюбия: на нас злобно косились, и у меня сложилось впечатление, что наша Жемчужная миссия и даже весь этот Галаад здесь уже не очень-то популярны. В нас никто не плевался, но хмурились так, будто плюнули бы с удовольствием.

Я прикидывала, далеко ли мы заехали. Карта Тетки Лидии была у Агнес, но не хотелось просить ее достать: если мы вдвоем станем пялиться в маршрут на карте, выйдет подозрительно. Автобус тащился еле-еле, и я все сильнее нервничала: когда в Ардуа-холле заметят, что нас нет? Поверят они моей фиктивной записке? Позвонят кому-нибудь, поставят КПП, тормознут автобус? Мы ужасно бросались в глаза.

Потом автобус свернул, дорога была односторонняя, и Агнес заерзала руками. Я пихнула ее локтем:

– Нам же подобает безмятежность, нет?

Она слабо мне улыбнулась и сложила руки на коленях; я чувствовала, как она вдыхает поглубже и медленно выдыхает. Паре-тройке полезных вещей в Ардуа-холле все-таки учили – в том числе владеть собой. Та, что не в силах владеть собой, не властвует над назначенной ей дорогой. Не сопротивляйся волнам гнева – пусть он станет тебе топливом. Вдох. Выдох. Шагни вбок. Обойди. Уклонись.

Из меня никогда не вышла бы настоящая Тетка.

Около пяти вечера Агнес сказала:

– Выходим здесь.

– Уже граница? – спросила я, а она ответила, что нет, здесь у нас встреча с тем, кто нас дальше подвезет.

Мы сняли рюкзаки с полки и вышли из автобуса. Город – сплошь заколоченные витрины и побитые окна, однако с бензоколонкой и убогой лавкой.

– Обнадеживает, – угрюмо буркнула я.

– Иди за мной и ни слова не говори, – сказала Агнес.

В лавке пахло горелыми тостами и грязными носками. На полках толком ничего не было, лишь ряды консервных банок с зачеркнутыми надписями: тушенка и крекеры, а может, печенье. Агнес подошла к кофейному прилавку – красный такой, с барными стульями – и села, и я тоже села. За прилавком стоял унылый немолодой Экономуж. Были бы мы в Канаде, за прилавком стояла бы унылая немолодая женщина.

– Ну? – сказал он.

Наши Жемчужные наряды явно не пришлись ему по душе.

– Два кофе, пожалуйста, – сказала Агнес.

Он разлил кофе по двум кружкам и пихнул их по прилавку. Кофе этот ждал нас там, наверное, целый день, потому что я такого гнусного кофе в жизни не пила – еще гнуснее, чем в «Коврыке». Не хотелось раздражать мужика, выпить кофе было надо, и я высыпала туда пакетик сахару. Стало хуже.

– Хороший день нынче. По мне, так лучший мой день, – сказала Агнес.

– Так дело-то к ночи уже, – ответил мужик.

– И правда, – согласилась она. – Не поспоришь. Луна в июне как в джунглях.

Теперь мужик улыбался.

– Идите-ка в уборную, – сказал он. – Обе-две. Вон та дверь. Я отопру.

Мы вошли. Там была никакая не уборная, а сарай – старые рыбацкие сети, сломанный топор, штабель ведер и еще одна дверь.

– Не понял, куда вы запропастились, – сказал мужик. – Автобус этот сраный вечно опаздывает. Вот вам одежда. Фонарики там. Платья суньте в рюкзаки, потом выкину. Жду снаружи. Надо поторапливаться.

Он нам выдал джинсы, и футболки с длинными рукавами, и шерстяные носки, и походные ботинки. Клетчатые пиджаки, флисовые шапки, непромокаемые куртки. С левым рукавом футболки у меня немножко не получалось – что-то зацепилось за «О». Я сказала:

– Ебаный в рот, – а потом: – Извиняюсь.

Я, по-моему, никогда в жизни так быстро не переодевалась, но, едва содрала с себя серебристое платье и натянула эти шмотки, меня несколько отпустило.

Протокол свидетельских показаний 369А

63

Одежда, которую нам дали, не понравилась мне до крайности. Белье совсем не такое, как простые и прочные вещи, которые носили в Ардуа-холле: мне показалось, оно скользкое и развратное. А наряд поверх белья был мужской. Пугало то, как эта грубая ткань касается ног, и никакая нижняя юбка ей не мешает. Надевать такое – Гендерная Измена, это против Божьего закона: в том году одного мужчину повесили на Стене, потому что он надевал белье Жены. Она его разоблачила и сдала, как и требовал от нее долг.

– Мне надо это снять, – сказала я Николь. – Это мужская одежда.

– Ничего не мужская, – ответила она. – Это женские джинсы. Другой покрой и серебряные купидоны, видишь? Точно женские.

– В Галааде ни за что не поверят, – сказала я. – Меня высекут, а то и что похуже.

– Нам, – сказала Николь, – надо не в Галаад. Нам через две минуты надо выйти к нашему другу наружу. Так что подбери сопли.

– Прошу прощения?

Порой я не постигала, что говорит моя сестра.

Она усмехнулась:

– Это значит «храбрись».

Мы направляемся туда, где ей будет внятен язык, подумала я. А мне – не будет.

У мужчины был помятый пикап. Мы втроем втиснулись на переднее сиденье. Зарядила морось.

– Спасибо за все, что вы делаете, – сказала я.

Мужчина хрюкнул.

– Мне платят, – ответил он. – За то, что голову в петлю сую. Стар я уже для таких забав.

Пока мы переодевались, он, наверное, пил: я чуяла алкоголь. Я помнила этот запах по званым ужинам, что устраивал Командор Кайл, когда я была маленькая. Роза и Вера порой допивали, что оставалось в стаканах. А Цилла обычно нет.

Сейчас, навеки уезжая из Галаада, я тосковала по Цилле, и Розе, и Вере, и по бывшему своему дому, и по Тавифе. В те первые годы я не была сиротой, а теперь казалось, что была. Тетка Лидия была мне как бы матерью, хотя и суровой, и Тетку Лидию я больше не увижу. Она сказала нам с Николь, что наша настоящая мать жива и ждет нас в Канаде, но я боялась, что умру по дороге. Если так, в этой жизни я с матерью не повстречаюсь вовсе. В ту минуту она была лишь порванной в клочки фотографией. Отсутствием, прорехой во мне.

Несмотря на алкоголь, мужчина вел пикап хорошо и быстро. Дорога петляла и от мороси была скользкая. Пролетали мили; над облаками восстала луна, посеребрила черные контуры древесных крон. Порой попадались дома – темные или с редкими огоньками. Я старательно давила в себе страх; потом я уснула.

Приснилась мне Бекка. Она сидела рядом со мной в пикапе. Я ее не видела, но знала, что она рядом. Во сне я сказала ей: «Так ты все же поехала с нами. Я так счастлива». Но она ничего не ответила.

Протокол свидетельских показаний 369Б

64

Ночь ускользала прочь в тишине. Агнес спала, а мужик за рулем был не очень-то, что называется, разговорчивый. Считал нас, видимо, грузом, доставил и забыл, кто станет разговаривать с грузом?

Спустя некоторое время мы свернули на узкую дорогу; впереди замерцала вода. Мы подъехали к какой-то, похоже, частной пристани. У пристани стояла моторка, в ней кто-то сидел.