Она видела только спины учеников, но была поглощена музыкой и почти забыла о Холдене. Она повернулась к нему, и ее глаза наполнились слезами. Она так и думала. Холден больше не сидел на стуле, не разглядывал потолок или пустой стол, как обычно. Он поднялся с кресла и поступил вполне разумно, учитывая, что в зале звучала чудесная музыка. Наверное, со стороны могло показаться, что Холден дурачится. Но Трейси думала иначе. Холден танцевал.
Они несколько раз спели песню, и Мэнни решил устроить перерыв. Он был доволен, но пора попробовать что-то новое. Он никогда не разучивал с учениками номера мюзикла по порядку, учитывая их сложность. Исполнение последней песни требовало больших усилий, и он решил продолжить менее сложным отрывком. Он выбрал «Песнь толпы».
Надо сделать еще одну копию расписания репетиций, чтобы отдать ее матери Холдена Харриса. Она должна знать, когда он может присутствовать на репетициях, а когда нет. Пока он вел себя вполне прилично. Он немного покружился, но никому не мешал. Мэнни вышел из зала и направился в свой кабинет. Он нашел расписание и остановился у окна. На стадионе в сотне ярдов от здания тренировалась футбольная команда. Сегодня утром директор объявил ученикам Фултонской школы, что их команда непобедима.
— Вы можете ими гордиться, — вещал он.
Мэнни прищурился и посмотрел на горизонт. Он посмел надеяться на то, что произойдет событие, подобного которому не случалось за годы его работы в школе.
Мюзикл понравится публике.
Он долго, протяжно вздохнул и уставился на расписание, распечатанное для Холдена. Как ни странно, присутствие этого парня вдохновляло его. Работа обрела новый смысл. Если его несчастная программа занятий драматическим искусством хотя бы немного поможет таким детям, как Холден Харрис, значит, усилия чего-то стоят. Сегодня, когда хор пел «Красавицу», Мэнни даже ощутил прилив энтузиазма. Надежда вернулась. Ученики пели чудесно. У них все получится. О мюзикле заговорят. Школьное руководство их поддержит. Все еще может быть хорошо.
Когда-то, много лет назад, Мэнни верил в Бога. Но вера не помогла ему предотвратить развод или добиться опеки над дочерями. Теперь девочки живут с матерью в Лос-Анджелесе. Он любил повторять, что у них его глаза и ее руки. После развода он редко молился. Но сегодня, когда Холден стал кружиться в проходе, Мэнни вдруг захотелось обратиться к Богу. Впервые за двадцать лет.
Он закрыл глаза: « Господи, вот он я... Ты меня помнишь? Думаю, что забыл. — Вдруг Мэнни ощутил укол совести. — А может, и не забыл. Но мне так казалось. Да, именно так». Он с трудом подбирал слова, хотя на уроках говорил без умолку. Но когда он разговаривал с Богом... Это совсем другое дело: «В общем, я хотел сказать... Этот парень, Холден Харрис... ему нравится слушать, как мы репетируем, и я подумал... не мог бы Ты ему помочь? Он болен аутизмом. Может, музыка приоткроет дверь в его душу, и он выздоровеет?» Мэнни было стыдно забрасывать Бога просьбами, но он уже принял решение. Если Бог его слышит, имеет смысл признаться в том, о чем он мечтает: «И еще, Господи... Если никто не придет смотреть мюзикл, то в следующем году наше отделение распустят. Я не знаю, как нам привлечь зрителей, но, думаю, Ты знаешь. Если Ты нам поможешь, я... буду вне себя от счастья. В обоих случаях мы можем рассчитывать только на чудо. Спасибо, что выслушал меня, Господи. Прости, что давно не обращался к Тебе».
Он открыл глаза: «Аминь». И пошел в зал.
— Все по местам, мои разговорчивые юные друзья! — Это был его коронный номер, modus operandi — выражаться так, словно он защитил докторскую диссертацию по творчеству Шекспира. — Довольно резвиться! Сомкните уста!
Ученики захихикали, услышав высокопарные фразы. Но ему нравилось расширять их словарный запас. Подростки были в восторге, но раньше его это мало волновало. Он оглядел зал:
— Пока не садитесь. — На передних рядах собралось около тридцати человек. — Кто из вас хорошо знаком с музыкой нашего мюзикла?
Почти все подняли руки.
Мэнни быстро взглянул на Холдена. Он стоял, но перестал кружиться. Парень смотрел в потолок над окном, но Мэнни был готов поклясться, что время от времени ловит на себе его взгляд, словно Холден ждет указаний, как другие ребята.
Представьте, что вы деревенские жители. Нет, я не имею в виду музыкальную группу 70-х годов с таким названием
[3]. Итак, вы крестьяне и дрожите от страха перед Чудовищем. — Он перелистал ноты на пианино. — Я хочу слышать страх и решимость, когда вы поете этот отрывок. Решимость, порожденную страхом. Если у вас не получится, мы попробуем еще раз. Мы будем повторять этот отрывок до декабря, пока не выразим живущий внутри страх.
Музыка была мрачной и зловещей. Пульсирующий ритм подчеркивал тяжелый топот ног и лязг сельскохозяйственных орудий, которыми в ярости потрясали селяне. Мэнни любил такие моменты, когда он помогал ученикам почувствовать скрытые в музыке эмоции.
— Итак... пять... шесть, пять-шесть-семь-восемь!
Большинство учеников взяло одну ноту, однако нельзя сказать, что они пели в унисон. Мэнни остановился и посмотрел на них. Помолчал.
— Кто может дать определение ансамбля? — Элла первая подняла руку. — Очень хорошо, мисс Рейнолдс. Как звучит определение?
— В ансамбле все исполнители действуют как единое целое. — Она смущенно пожала плечами. — В прошлом году я писала реферат на эту тему.
— Именно так. — Мэнни был приятно удивлен. Раньше этот вопрос часто вызывал у учеников ступор. Обычно они полагали, что ансамбль — это все участники, кроме солистов. Мэнни встал и начал расхаживать перед учениками. — Все исполнители действуют заодно. — Он остановился и со значением посмотрел на второй ряд. — Это значит, что каждое слово звучит так, словно его исполняет... Сколько человек?
Подростки переглянулись. Кто-то неуверенно пробормотал:
— Один.
Мэнни покачал головой и потер правое ухо, словно плохо расслышал:
— Сколько?
— Один, — дружно грянули дети в ответ.
— Очень хорошо. — Он вернулся к пианино. — Начнем сначала. — Он отсчитал цифры, и хор грянул песню с новой силой. В будущем надо поработать над дикцией, но он и сейчас мог разобрать слова.
— Громче! — крикнул он, перекрывая музыку. —
Я хочу слышать, что вам страшно!
Голоса набирали силу, и вместе с тем явственнее становился ужас, пропитывавший музыку.
— У Чудовища клыки, острые, как бритва... — Пение, быстро нараставшее крещендо, внезапно смолкло.
Мэнни перестал играть и оглянулся. Половина учеников перестала петь. Они смотрели на Холдена Харриса. Он расхаживал по залу, сложив руки у подбородка, и размахивал локтями, словно ему было больно или страшно. Он был похож на встревоженную утку. Несколько человек захихикало.
