Книга Медальон Таньки-пулеметчицы, страница 62 – Ольга Баскова

Пересохшие губы пленницы шевельнулись:

– Ее звали Танькой. Фамилия мне неизвестна. Ее так и кликали – Танька-пулеметчица.

Лена уронила на стол прозрачные ладони и разрыдалась. Она вспомнила плетку, ходившую по всему ее телу и оставившую на нем глубокие рубцы, вспомнила женщин и детей, сраженных безжалостной рукой, но не моливших о пощаде. Скольких убила эта безжалостная тварь? Тысячу? Полторы? Агафонов гладил ее поредевшие волосы и лихорадочно размышлял, как отыскать преступницу. Возможно, бывшие полицаи, запертые в стойлах, как прежние узники, делавшие все для победы, знают, как напасть на ее след.

– Спасибо тебе, ты и так помогла. – Он поддержал бедняжку за локоть, когда девушка вставала. – Иди отдыхай. Теперь тебя никто никогда не тронет.

У двери девушка прижала к груди руки:

– Вы обещаете, что найдете ее?

– Обещаю, – твердо сказал капитан. – Слово коммуниста.

Когда за Мосиной закрылась дверь, Валерий обернулся к своему помощнику, старшему лейтенанту Власенко.

– Жалко бедняжку и стыдно до слез. Поселок-то мы освободили, а улов получили небогатый. Положим, до верхов нам не добраться, они давно в Германии или еще где за границей, а вот что пару-тройку предателей упустили – непростительно. Начальнику тюрьмы Ивашову и пулеметчице удалось бежать. Где их искать и кто поможет в этом – даже не представляю.

– Тут давеча меня баба Настасья остановила, – начал Андрей, теребя белобрысый чуб. – Описание этой Таньки дала, да только под это описание каждая вторая девица попадает. Ну посудите сами: невысокая, русоволосая, с суровой складкой на переносице. В основном о качествах ее говорила. Мол, даже карателей удивляла жестокостью, не знала как страха, так и совести. Трудно по такому описанию ее отыскать.

– Это точно, – согласился Агафонов. – Может, еще что говорила старушка?

– А ведь говорила! – хлопнул в ладоши юноша, и капитан подумал, что этому веселому парню с ямочками на щеках и детской улыбкой еще многому придется учиться. – Эта Танька, мол, была до мужиков охоча, с полицаями спала и с немцами. Серегу рыжего особо жаловала.

– Рыжего жаловала, говоришь? – Валерий поднял на него глаза, в которых вспыхнул интерес. – Тогда беги к конвойному, проси, чтобы сюда тащил под белы рученьки.

Когда к Агафонову привели рыжего, всякий, знавший его раньше, сразу заметил бы перемену, произошедшую в этом сильном и уверенном в себе парне. Теперь он хорошо понимал тех, кто ждал казни в конских стойлах, и завидовал людям, покоившимся в братской могиле. Для них, по крайней мере, все уже позади. Ожидание смерти наложило отпечаток на его своеобразную внешность: он похудел, постарел, огненно-рыжие волосы, которые так любила гладить Танька, поредели и поседели, приняли какой-то пегий оттенок, мускулистая фигура словно сдулась, сгорбилась, щеки покрылись серой щетиной и впали, глаза потускнели и потеряли живой блеск, даже форма полицая, которой он так гордился и которую чистил и наглаживал, чтобы выглядеть щеголем, облезла, местами потерлась и висела на нем мешком. Войдя в знакомый кабинет Каминского, он не присел на стул, ожидая приглашения, стараясь казаться нагловатым, однако это у него плохо получалось.

– Садись, – разрешил Агафонов, пригладив поредевшие вьющиеся темные волосы. – Знакомый кабинет? Только вот на месте шефа твоего другой сидит. Непривычно, да?

– Непривычно, – залихватски себя вести не получалось, и Сергей робко присел на краешек стула. – Слушаю вас, товарищ, не знаю, как обратиться.

– Валерий Иванович Агафонов, капитан МГБ, – представился мужчина, и Сергея начала бить нервная дрожь. Эту организацию он боялся с детства. Сначала ее представители раскулачили его родителей, лишили родного дома, отправив к черту на кулички, теперь пришли, чтобы отнять у него жизнь.

– Понятно, капитан. – Полицай насторожился. – И чего вам надобно?

– Совесть свою хочешь облегчить? – поинтересовался Агафонов, глядя в водянистые глаз Сереги. Тот сплюнул себе под ноги и пожал плечами:

– А как это, гражданин? Участь свою я не облегчу, вышка светит, впрочем, вы и сами это знаете, в бога веру такие, как вы, отбили, так что для меня ни ада, ни рая не существует. Вот и думаю, стоит ли с вами сотрудничать?

– Стоит, – решительно проговорил Валерий. – Чтобы проверить, совесть-то у тебя осталась?

– Наверняка у нас с вами разные понятия о совести, – буркнул Сергей. – Как и понятия Родины. Когда родаков раскулачили и с насиженных мест согнали, теперь уж и не знаю, что родиной зовется.

– Если русским себя считаешь, значит, Родина для тебя известна, – пояснил капитан, – ну, а если немцем… Тогда другое дело. И все же на всякий случай скажу, чего хочу от тебя. Сказывают, ты был любовником Таньки-пулеметчицы. Она нам нужна, ее ищем. Поможешь?

Рыжий осклабился, показав недостаток зубов. Вот уже несколько дней он испытывал к Таньке настоящую ненависть. Эта тварь отказалась бежать с ним, вдвоем они были бы более бдительны, и его не схватили бы партизаны на болотах. Странно, как ей удалось скрыться. И куда? Наверняка нашла хахаля, который увез ее подальше от этого ада. Тварь, тварь, тварь!

– Так что, поможешь? – переспросил Валерий.

– Может, и помог бы, – сказал Сергей, стукнув себя по ляжке. – Да только сам не знаю, куда она подевалась. Со мной бежать не захотела…

– Догадываюсь, – понимающе кивнул Агафонов. – Но все-таки кое-какую помощь ты оказать сможешь. Нам известно только ее имя и кличка, нужны отчество и фамилия.

Рыжий усмехнулся:

– Вы так говорите, будто мы с ней разговоры разговаривали. Постель нас связывала, да и только. Постель – и все. Нешто в постели я отчество и фамилию буду спрашивать? Она меня как баба интересовала, как сучка, не больше.

Валерий уставился на стол, накрытый зеленым сукном с кое-где попадавшимися пятнами чернил.

– Значит, не ведаешь.

– Не ведаю.

Капитан пожал широкими плечами.

– На нет и суда нет. – И обратился к конвойному: – В камеру его.

Сергей встал, пошатываясь, и обернулся только на пороге.

– Прощайте, гражданин капитан. Таньку-душегубку отыщете – мой ей привет с кисточкой. С того света привет. Там и свидимся.

Агафонов ничего не ответил. Когда за арестованным закрылась дверь, сидевший как мышь в уголке Власенко тихо поинтересовался:

– Когда расстрел?

– Завтра, – твердо ответил Агафонов. – И повременить нельзя – народ требует. Когда этого рыжего вели партизаны, люди с вилами и кольями на него накинулись. И непременно прикончили бы, если бы не наши ребята.