Онлайн книга «Экзотический симптом»
|
Через пять минут в кабинет бочком просочилась невысокая, приятной полноты женщина лет тридцати пяти. Алла поразилась ее сходству с пышногрудой, светловолосой молодой бюргершей, обычно изображаемой на крышке сыра «Виола» и некоторых других молочных продуктов. Продавщица супермаркета была несколько кричаще накрашена, но одета скромно и в целом производила положительное впечатление. Алла не удивлялась тому, что Павел пользуется успехом у противоположного пола: если бы не его пагубное пристрастие, он мог бы считаться завидным женихом. Павел высок, крепко сбит и довольно привлекателен (для тех, кто предпочитает грубоватую, брутальную внешность). Он еще слишком молод, чтобы пьянство оставило заметные следы на его лице – вот и Ямщикова до последнего пыталась наставить парня на путь истинный, потому что старые чувства, судя по всему, еще не умерли. Алла была готова, что Оксана солжет, выгораживая любовника, однако с первых же ее слов стало ясно, что женщина говорит правду. – Ох, Пашка такой дурак! – со вздохом произнесла Оксана в ответ на вопрос Аллы о том, что она намерена рассказать. – Мне иногда кажется, что он специально себя уничтожает! Хороший ведь мужик, добрый… Когда трезвый, конечно. – Оксана, – начала Алла, – вы пришли описывать мне достоинства вашего приятеля или все-таки… – Да нет, я хочу сказать, что Пашка не убивал эту вашу девочку! – Откуда вы знаете? – Так я с ним была, вот откуда! Если б знала, из-за чего весь сыр-бор, сама бы к вам пришла. Я ведь понятия не имела, что Пашку арестовали! Не виноват он, поверьте! – С какого времени вы находились вместе? – Где-то с восьми вечера. Мы зашли в мой магазин… Кстати, нас там видели, можете спросить! – Обязательно спросим, продолжайте. – Так вот, мы затарились… Водочки, само собой… Вы не подумайте, я Пашку не спаиваю, совсем наоборот, но он все время требует – без «беленькой» у него настроение не то… В общем, купили еды и выпивки, завалились к нему домой… – Вы вдвоем? – Да нет, за нами еще пара человек увязались, Пашкины друзья, только я их через пару часов выпроводила. Думала, так сказать, романтический вечерок провести. – Что, не вышло? – Куда там, Пашка назюзюкался и отключился. – Который был час? – Ну, наверное… где-то около двенадцати. Я попыталась его растолкать, ничего не получилось. Прибралась, продукты в холодильник запихала. Пашка ведь и поесть забудет, если ему все по полочкам не разложить, одной водкой бы питался без меня… В общем, я решила домой пойти, все равно толку от Пашки до утра не будет, а мне к восьми часам на смену, в магазин. – То есть примерно с двенадцати часов Павел находился в квартире один? – Ну да, но ведь он совсем никакущий был! Разве может человек в таком состоянии кого-то убить?! Между прочим, когда я спускалась, из квартиры Лидкиной тетка выходила. – Откуда вы знаете, в какой квартире жила Лидия Ямщикова? – насторожилась Алла. – А как же – Пашка ведь сох по этой девице, извелся весь! Только вот она им, видите ли, брезговала… С другой стороны, оно и понятно: у нее образование, нормальная работа, а у Пашки что? Бутылка да пьяных приятелей пучок! – Значит, где-то между двенадцатью и часом ночи вы видели, как из квартиры Ямщиковой выходила женщина? – Ну да, видела. – Описать ее сможете? – Не уверена. – Почему? – Так она в капюшоне была! Кожаное такое пальто на ней было, коричневое, а капюшон на самый лоб надвинут… Точно знаю только, что брюнетка она – прядь волос наружу выбилась. Интересный расклад получается! В то, что Токменев вряд ли мог опоить Лидию медикаментами, итак верилось с трудом, а теперь вот возникла эта неизвестная. Можно ли верить Верещагиной, вдруг она пытается выгородить Павла, к которому питает чувства определенного рода? С другой стороны, она ведь не знает подробностей гибели Ямщиковой: куда логичнее было бы сказать, что она видела мужчину, а не женщину! Если Оксана не лжет, то она видела убийцу – зачем кому-то другому скрывать свое лицо? Кроме того, в заключении о смерти указано примерно это время – ну, немного раньше, но ведь убийце требовалось прибраться и подложить в шкафчик с лекарствами препарат, который она подмешала в спиртное… – Вы отпустите Пашку? – с надеждой спросила Верещагина, заглядывая Алле в глаза, словно бездомная дворняжка, надеющаяся на подачку от случайного прохожего. – Неужели вы все еще считаете, что это он убил девочку? – Информация, которую вы сообщили, очень важна, – вместо ответа сказала Алла. – Вполне вероятно, она поможет снять с вашего друга подозрения, но пока еще рано радоваться. Сейчас я попрошу вас написать все, что вы мне рассказали, с подробным указанием времени, когда вы пришли в квартиру, когда Токменев заснул, когда ушли его приятели… И еще: напишите их имена, потому что нам придется проверить ваши слова. – Да пожалуйста, проверяйте – я ни словечка не приврала! Давайте бумагу, я все напишу! * * * Сидя в больничном коридоре рядом с реанимацией, Мономах потягивал невкусный кофе из пластикового стаканчика. Это был уже второй: несмотря на отвратительный вкус, не пить кофе он не мог, потому что глаза закрывались сами собой, но не спать же, в самом деле, в чужой больнице?! Дежурный врач инфекционного отделения больницы номер десять, как и предвидел Мономах, не обрадовался его появлению в половине двенадцатого вечера. Молодой взлохмаченный доктор, явно после сна, выскочил в коридор по призыву дежурной медсестры. Через несколько минут выяснилось, что он ординатор, и никого из «взрослых», то бишь заслуживающих доверия врачей, в отделении реанимации нет. Пришлось иметь дело с ординатором, который поначалу отказывался слушать чужого дядьку из другой больницы. Мономаху казалось, он за всю свою жизнь не произносил таких длинных и пространных речей – все для того, чтобы убедить мальчишку, недавно со студенческой скамьи, в том, что недавно поступившему в тяжелом состоянии больному требуется очень специфическое лечение. – А почему вы, собственно, так переживаете? – с подозрением поинтересовался парень (или Василий Андреевич Рындин, как гласил помятый бейджик на не менее помятом халате). – Вы что, ему родственник? – Коллега, – как можно спокойнее ответил Мономах, с трудом подавляя желание придушить пацана и прорваться в реанимацию, чтобы осуществить свою нелегкую миссию, которую сам на себя взвалил. – Он не явился на работу, и мы волнуемся. – Ну, правильно волнуетесь, – напустив на себя важный вид, проговорил ординатор. – Вашего коллегу доставили по «Скорой» вчера, состояние тяжелое – пришлось перевести в реанимацию. |