«Вы не смогли защитить этот город».
«Вы не предотвратили тысячи смертей».
«Зачем вы пришли?».
Они безмолвно говорили это нам, знаю. Может, я вдруг научилась читать мысли, или это всё мое воображение — неважно, в любом случае, жители Дилариума думали именно так. Они больше не верили нам, разочаровались в нас, им мы здесь больше не нужны. Внутри меня медленно начала нарастать неконтролируемая паника, и я никак не могла успокоиться. Хотела уйти отсюда, убежать сломя голову, не слышать ненавистнических мыслей, не чувствовать себя виноватой. Мое спокойствие куда-то улетучилось, и я поразилась, как могла оставаться такой равнодушной к случившемуся всё это время. Всё не так, всё неправильно, и мне срочно нужно увидеть Хранителей, а еще лучше сразу оказаться в храме, где ненависти нет места. Желание сбылось — сквозь плотное кольцо людей к нам вышел Николай и безмолвно велел следовать за ним. Наверное, Хранители увидели, что нам не выйти отсюда просто так. Я ежеминутно покрывалась мурашками, хотя ночь стояла ужасно жаркая и душная, с воздухом перемешался тяжелый дым от сгоревших зданий и людей. Страшно, почему же так панически страшно?
Мы взлетели по светлым ступенькам и вошли в открывшиеся двери храма. Я так жаждала увидеть Грету, хотела услышать Гроса, который скажет, что ничего не потеряно, что разрушенный город — это не поражение, я уже была готова увидеть этого ворчливого деда, но к нам вышла всего лишь Миса. Когда она подошла ближе, мы смогли разглядеть, что юная Хранительница пролила слишком много слез. Она оглядела нас, держа в трясущихся руках какой-то маленький листочек бумаги, и молчала. В Дилариуме наступила ночь тишины.
— Где Грос? — не выдержала я, и вопрос получился жутко резким, из-за чего вздрогнули все присутствующие. Я просто не могла им сказать, что меня отчего-то трясет и я вот-вот взорвусь. — И Грета? Где все? Не молчи!
— К Хранительнице Грете сейчас нельзя, — вместо Мисы ответил Николай, посмотрев на меня без капли укора, как будто полностью понимал мое состояние.
— А Грос? Где он? Боже, я хочу его увидеть! — воскликнула я, делая шаг в сторону Мисы. Девушка отшатнулась от меня, как от прокаженной, испуганно воззрившись куда-то поверх моей головы. Ну вот, наверняка просканировала мою ауру и пришла в ужас: я так и знала, что со мной не все в порядке.
— Он… Он покинул нас, — сдавленно прошептала Хранительница, опустив голову так низко, что мы не могли разглядеть ее лицо. Я остановилась. Покинул? Этот старикан, который мог еще пережить нас всех, он что?.. Внезапно по телу пробежала сильная дрожь, и мне показалось, что сейчас она перейдет в неконтролируемые судороги. Что со мной, что же это такое?! — Хранитель Грос оставил вам послание. Никто не читал, что в нем написано. Возьмите, — проговорила Миса, протягивая ладони с крошечным листочком. Максим медленно забрал листок и замер, боясь его раскрывать. Три пары глаз устремились на заветное послание, и командир, сделав вздох, резко раскрыл его.
«Выпустите Стихию».
Что? И это всё? Выпустить Стихию? А чем мы всё время с проявления у нас Силы занимались, черт его подери?! И Грос думал, что это сможет нам помочь?!
Я сбросила перчатки и впилась ногтями в виски, словно пытаясь вырвать из себя нарастающее безумие. Грос, наш любимый вечно хмурый дед умер, погиб, убит? Столица разрушена, эти люди ненавидят нас, они нам больше не верят, не верят! Там, на поле битвы, слишком много смертей, слишком много крови… Я убила человека, бросив нож прямо ему в глотку! Нет-нет-нет, это ведь мое разыгравшееся воображение? Это не может быть правдой! Много крови, много боли, много пепла, засыпавшего землю. Пепла. Того, что осталось от Трана. Его уже наверняка разнес ветер, и у меня больше ничего не осталось. Я прошлась ногтями по щекам, от висков до шеи, пытаясь вспомнить, а внутри что-то бушевало, пытаясь вырваться.
Резко выдохнув, я упала на колени, устремив обезумевший взгляд расширенных глаз на свои руки, покрытые множеством мелких порезов. На запястье слабо сверкала тоненькая серебристая цепочка, которая мысленно вернула меня на поле боя. Внутри наконец-то раздался взрыв, и всепоглощающее пламя снова стало меня сжигать. Не выдержав этой боли, я опять закричала, и в голове всплыли слова обладателя бархатного голоса: «Блокатор эмоций. Истерика». Максим опустился рядом со мной, но теперь в его глазах не было такого испуга, как в прошлый раз. Конечно, его ведь предупредили!
— Ника?
— Какого черта они мне вкололи?!..
Глава 24
— Плакать не нужно, малышка моя,
Солнце проснется, и будет тепло.
Холод уйдет, испугавшись огня,
Ты улыбнешься, и станет светло.
Женщина в вытянувшемся вязаном бежевом джемпере и в забавных желтых тапочках с ушками и гривой льва убаюкивала на руках маленькую девочку. Но та спать не хотела и продолжала хныкать, хватая ручками выбившиеся из волос, собранных в хвост, темные локоны. Девчушке на вид было не больше четырех лет, и ее светлые кудряшки весело торчали в разные стороны. Да, в детстве я была кудрявой и светловолосой, как ни странно.
Мама положила маленькую меня в кроватку и продолжала что-то напевать до тех пор, пока я не задремала. Что-то прошептав и облегченно вздохнув, она вышла из комнаты, и у меня имелось несколько секунд, чтобы успеть разглядеть ее, вспомнить, как она выглядела, и снова запечатлеть образ в памяти. Когда я обернулась, рядом уже никого не оказалось. Я, словно паря в воздухе то почти под самым потолком, то спускаясь вниз, заглянула в свою комнату, в которой сейчас все было обставлено совершенно иначе. Надо же, совсем не помнила, как выглядела моя детская. Посмотрев на маленькую спящую Нику, невольно улыбнулась: такая милая, беззаботная, счастливая. Ворочается и чмокает губками, вечно беспокойный ребенок. Я все смотрела и смотрела, пока глаза малютки резко не распахнулись, напугав меня. Только вот почему-то обычный цвет морской волны сменился ярко-зеленым. В памяти что-то зашевелилось, но не более того.
— Ты так устала, — обычным детским голоском проговорила малютка. Забавный же у меня был голос. — Ты слишком много плачешь. Перестань, пожалуйста, или я не захочу вырастать в тебя! — пригрозила маленькая Ника, приняв сидячее положение и уперев пухлые ручки в бока. — Ты ведь сильная! А еще смелая и умеешь драться. И не нужно говорить мне о том, что из твоей жизни уходят дорогие тебе люди. Они никуда не уходят! Ты ведь видела маму, она здесь! Вот тут, — уже тише произнесла девчушка, встала, подошла ближе и протянула руку к моей груди, положив маленькую ладошку туда, где стучало сердце. На мгновение оно болезненно сжалось, пропустив удар, но тут же забилось снова, как-то иначе. Словно осколки израненной души, вонзившиеся в него, постепенно собрались воедино, перестав мучить орган беспрерывными порезами. — И Тран тут. И дедушка Грос, и Ремен, и Лир с мамой и папой — они все здесь. И не надо плакать, что их нет, они не ушли! Они просто стали жить в другом месте, и от этого стало чуть-чуть больнее. Разве ты будешь кричать, если твои друзья переедут из одного дома в другой? — сердито спросила девочка, и я нашла в себе силы лишь отрицательно покачать головой. А ты любишь бить словами прямо в цель, маленькая Ника. — И Максима не мучай! — пригрозила малютка, помахав указательным пальчиком у меня перед носом. — Ты страдаешь — и он страдает! Почему вы, взрослые, все так усложняете?
