Онлайн книга «Дети Мёртвого Леса»
— Хёд, — зовет она, — принести тебе воды? — Да, — говорит он. — Спасибо. Что в нем не так? Шельда приносит, ставит на табуретку рядом, а он не может взять, не расплескав, потому что от напряжения и усталости трясутся руки. Он пьет так, с табуретки, почти вцепившись в край зубами, придерживая, стараясь не поднимать, стоя на коленях. Да, ему плевать, как это может смотреться со стороны. И долго сидит потом, собираясь с силами. — Может быть, принести чего-то еще? — спрашивает Шельда. Ей интересно, что он ответит. Если он попросит, она накормит его. Хёд поворачивает к ней лицо и, кажется, что долго смотрит. Потом ухмыляется, так самодовольно, что с новой силой вспыхивает злость. — Не стоит, Шельда. Больше ничего. Интересно, он знает, как выглядит сейчас? Что правый глаз закрыт мутным бельмом, зрачок неприятно дергается и косит в сторону. Левого глаза нет совсем, пустая открытая глазница, и бровь над ней, и скула — криво скошены, словно продавлены и смяты. Чуть в сторону свернут нос. Косматая черная борода и такие же косматые, торчащие в разные стороны, волосы. Тощий до крайности. Рубашка мешком весит на костлявых плечах, лопатки выпирают даже сквозь рубашку. Только руки огромные… ладони втрое больше, чем у Шельды, пожалуй, стоит Хёду чуть прийти в себя, и силы в таких руках будет достаточно, чтобы свернуть ей шею. И ухмылка… словно чужая на таком лице, невозможная. Шельда забирает кружку. А он, стиснув зубы, поднимается. Вот так, держась за табуретку двумя руками, выпрямляя правую ногу. Красный от усилий. Стоит, пытаясь отдышаться. Потом понемногу, громыхая, сдвигает табуретку в сторону. И чуть сдвигается сам, перетаскивая ногу следом. Сдвигает табуретку снова и, опираясь руками, прыгает вслед за ней. Дышит. Поднимает к Шельде лицо. Шаг, еще шаг. Пусть так, пусть с табуреткой, безумно медленно, но он нашел способ двигаться. Довольный. Пот течет по лицу, но он такой довольный. Подтягивается ближе, неуклюже переворачивается, садится на табуретку, чуть не падая, но удержаться ему удается. — Как думаешь, Шельда, — говорит он. — Смогу я с этой табуреткой уйти от тебя? И весело ржет. — И куда ты пойдешь? — Мир большой, — говорит он. — Мало ли дорог? — По снегу, босиком и в одной рубашке? — говорит она. — Это все ерунда, — говорит он. — Я и по снегу могу. Так уверенно, что даже сомнений не остается. — Ты никуда не уйдешь, — говорит она. Хочет не так, а спокойней, мягче, но выходит почти зло. Угроза выходит. Он ухмыляется — Ты тоже собираешься скормить меня тварям? Или у тебя другие планы? Это почти игра: «я знаю, что ты знаешь, что я знаю». Но никто из них двоих пока не собирается признаваться. Игра. — Другие, — говорит она. — Хорошо, — беспечно говорит он. — В мои планы твари тоже не входят. Отдыхает. Не стоило… Шельда смотрит на него и пытается понять, как это вышло. Ее планы… смешно. Нет у нее никаких планов. Так вышло. Не стоило забирать его домой, проще было добить. В чем же дело? Все что угодно, но на беспомощного калеку Хёд точно не похож. Он просто пытается жить, используя все, что у него есть, что осталось, не оглядываясь на то, чего лишился. Без страха, без сожалений. Это невероятно. А потом, когда время обеда и Тьяден прибегает в дом, Хёд тоже, серьезно и сосредоточенно, шаг за шагом, переставляет свою табуретку ближе к столу. Отыскав на звук и на ощупь, упершись в угол стола, в край, садится, невероятно довольный собой. Совсем недвусмысленно намекая, что он пришел обедать тоже. — Ого! Ну, ты даешь! — Тьяден радуется его успехам совершенно по-детски. — Дошел! Сам! Шельда, он смог сам! Будешь с нами обедать?! Ладно, пусть так. Возможно, это правильно. И Хёду достается большая тарелка горячего рагу с потрохами, ломоть хлеба и два вареных яйца. Надо отдать должное, ест он как благородный лорд — без суеты, не спеша, с достоинством, даже и не скажешь, что голодный. И все же — аккуратно подбирая хлебом остатки рагу из тарелки, до капли, не оставив ничего. — Очень вкусно, Шельда. Спасибо, — говорит он. И даже сомнений не остается — завтра он с этой табуреткой и на улицу сможет выбраться, пусть и босой. * * * Еще днем Шельда почувствовала, что они пришли. Еще до того, как услышала голоса, до того, как началась суета, как соседка прибежала, охая: «Шельда! Шельда! А ты видела? Ты видела, что делается? Там же солдаты пришли! Из самого Йорлинга, из Альтана! Что же будет-то?!» Не видела еще, да и не солдаты это. Резни здесь не будет, никого не тронут… по крайней мере, Шельда очень надеется, что не будет резни. Если только Хёд… Хёнрир, не выкинет чего-нибудь… Стоило добить его, а не возиться. Стоило уехать самой. Теперь, после смерти Норага, ее здесь ничего не держит. Да, стоило уехать. Может быть, даже из Йорлинга совсем, в Барсу, к теплому морю… взять Тьядена с собой. Но что-то остановило. Нельзя бегать вечно. — Шельда, а там эта… — соседка нервно мнется, никто из них так и не научился с Шельдой запросто, она, вроде бы, своя, и чужая сразу, — командир их, белобрысый такой… он про лекаря спрашивал. Так я сказала, что ты. Он зайдет вечером. Лекарь им нужен… — Хорошо, — говорит Шельда. — Пусть заходит. Так даже лучше. Зайдет, они поговорят. Командир, значит должен подробности знать. Сама Шельда никуда не пойдет, у нее и так хватает дел. — Там солдаты Йорлинга! — с порога кричит Тьяден, возвращаясь вечером. Взъерошенный, глаза горят. Как же, такие чудеса! И что могло солдатам понадобиться в этой дыре? Только не дыра ведь. Если верхом, то меньше дня пути до Фесгарда, а Краснокаменка, что за холмом, вполне еще судоходна для плоскодонных судов. Это выше по течению, уходя в Лес, она становится мелким ручейком. Краснокаменка впадает в Оллу, а по той до Тиарка а можно добраться. Золотой Тиарк — крупный порт Йорлинга. Формально, эти земли уже отошли Лесу, только Лес сюда еще не вполне пророс, но Шельда уже отчетливо чувствует его под ногами. И Лес берет дань. Ей не стоило оставаться до весны. — И что же им нужно, этим солдатам? — спрашивает Шельда. — Пристань будут строить на речке! — говорит Тьяден, ни капли не сомневаясь. Пристань… все может быть. Сначала эти, потом другие… снег скоро сойдет. Здесь снег рано сходит, стоит только первому весеннему солнцу пригреть. |